Елена Бриолле - Танец фавна

Он всегда так улыбался, когда задумывал проказу. Вот Дягилев удивится! И какую физиономию скорчит его верный старик Василий! А Броня наверняка снова испугается. Вот выйдет потеха!

Артист поправил цветок в нагрудном кармане и, оглядевшись, быстро подошел к элеватору. Да благословенны будут эти железные машины современных театров! Так он поднимется, не привлекая к себе лишнего внимания. А если сегодня все получится, то за один вечер Чума поднимется на самую вершину театрального Парнаса.

На двери уборной было написано Nijinsky. Чума вошел, вытащил из своей брезентовой сумки старую прямоугольную коробочку с гримом и прислушался. Внизу звучала музыка Гана, за окном шумел город.

Василий уже приготовил костюм для премьеры. Чума поспешно сбросил с себя одежду, надел трико и начал гримироваться. Они запомнят этот день надолго. Черным от грима пальцем артист накрасил веки, подвел брови… Нижинский сегодня представит настоящего Фавна. Публика заразится его танцем. Чума хмыкнул и водрузил на голову сделанные по специальному заказу Бакста рога. Образ готов!

Танцовщик мягко вскочил на пол и сложил руки так, словно принимал в дар гроздья спелого винограда. Музыка стихла. Чума по-звериному повернул голову в сторону двери. Никого.

Чума сделал несколько па перед зеркалом и вздохнул. Деревянные половицы паркета нещадно скрипели. Это тебе не сцена.

Но что там за темное пятнышко у вазы? Краска от грима? Артист поскреб ногтем пол и понюхал. Пахло ржавчиной. Наверное, костюмерша уколола палец иголкой… Или капельдинер поцарапал руку о шипы роз, когда заносил букеты цветов… Чужих цветов…

От этих мыслей танцовщика затошнило. Еще пару минут назад ему казалось, что трико прекрасно обтягивало тело. Теперь черные пятна костюма расплывались, умножались и устремлялись от ног к горлу. Танцовщик оперся было на зеркало, но холод стекла так быстро пробрался от пальцев до самых кончиков волос, что он отдернул руку.

В коридоре что-то щелкнуло, и в уборной погас свет. Вероятно, очередное замыкание. Такое иногда случается, ничего удивительного. Артист вышел в коридор и повернул штепсель на стене. Люстра снова загорелась. Он вернулся. Все выглядело так же. Шкаф, стул, кисточки на туалетном столике… Только теперь со стены напротив на него смотрели черные глаза Фавна. Рога бога качнулись, и артист невольно вздрогнул. Что за наваждение! Это же просто зеркало! Он снова устроился за туалетным столиком и решил поправить грим.

В коридоре скрипнул пол. Кто-то подошел к двери. Чума выпрямился. Судя по шагам, это Дягилев! Или Василий… Танцовщик встал перед зеркалом в позу Фавна и приготовился сыграть со стариком шутку.

Внизу снова зазвучала музыка. Танец служителей из «Синего бога». Значит, репетиция продолжается. Литавры заиграли тот же мотив: «Пам! Пам! Пам!» Никто не заходил. Танцовщик снова посмотрел на себя в зеркало и подул. Стекло запотело. Артист нарисовал на нем круг и поставил в центре точку.

– Нижинский? – раздался голос из-за двери.

Танцовщик расплылся в звериной улыбке и ответил:

– Да.

Дверь медленно отворилась. Нет, это не Василий… Василий обычно не задерживается у входа. В центре нарисованного круга появилось дуло револьвера. Артист решил, что ему кажется. Должно быть, это игра света и тени.

Литавры снова застучали: «Пам! Пам!..» В унисон с третьим ударом раздался выстрел. Падая на пол, танцовщик подумал, что паркет театральной уборной снова запачкается.

Мигрень

Париж сегодня сошел с ума. Все бежали, неслись по своим делам, стараясь не замечать друг друга. Ленуар тоже торопился. Вчера ночью он дал слово Брониславе Нижинской, что после спектакля зайдет к ней поговорить в более спокойной обстановке, а утром обещал Николь, что приедет в театр вовремя. До начала спектакля оставалось полчаса.

Велосипед «Ласточка» катил по улицам Парижа, и фалды нового фрака Ленуара развевались на ветру. В голове гудела головная боль. От чистильщика обуви на перекрестке у Сен-Жерменского аббатства, как обычно, несло ваксой, и сегодня это раздражало Ленуара почти так же, как запах прогнивших овощей из лавки Пурье. Нерадивый продавец не нашел ничего лучшего, как выставить ящики с испортившимся товаром на солнце прямо перед магазином.

На следующем перекрестке движение остановилось. Лошадь старого фиакра отказалась пропускать автомобиль. Шофер и кучер рыкали друг другу в лицо отборные ругательства. Их голоса эхом --">