Михаил Георгиевич Серегин - Детектив на троих

очень мажорного, но приличного?

– Сегодня только самарский «Родник», – извиняющимся голосом сказала продавщица. – Но водка неплохая.

– Давай сто грамм на дегустацию! – деловым тоном сказал я.

Любочка полезла куда-то за прилавок и вынула оттуда початую бутылку «Родника». Затем она наполнила живительной влагой пластмассовый стаканчик почти до краев и протянула его мне. Я опрокинул стаканчик и тут же захрустел предо-ставленным мне заботливой Любочкой салатиком. Поскольку я с утра ничего не ел, то, не успев дожевать, почувствовал, как процесс наполнения мира смыслом вступил в начальную стадию. Я подумал, что неплохо бы с кем-нибудь поговорить. Продолжать разговор с Любочкой о ее проблемах со здоровьем мне не хотелось. Я огляделся и увидел у стойки одиноко стоящего седого мужчину лет сорока, который тяжело, но верно доканчивал бутылку темного пива. Я никогда не был силен в изыскивании повода для начала разговора и просто спросил:

– Вы любите темное пиво?

Мужчина оторвался от бутылки и посмотрел на меня колючими карими глазами.

– Все может быть, – ответил он.

– Да вы философ! – радостно воскликнул я и, повернувшись к продавщице, крикнул: – Любочка, еще сто грамм, пожалуйста!

– Скорее циник, – ответил мне Седой и допил остатки пива.

– Циник тоже может быть философом, – заметил я. – Но я вижу, у вас что-то сегодня неважно с настроением... Бросьте вы, на самом деле все хорошо, мир прекрасен!

– Какая глупость! – скривившись, ответил Седой. – Мир не может быть прекрасным или ужасным, он реален, и тем нормален. Прекрасный мир или ужасный мир – это крайности. Крайности же нежизнеспособны... И когда все же они случаются, с миром действительно происходят разные катаклизмы, то есть отклонения от нормы. Поэтому пусть уж он будет нормальным, то есть обыденным и скучным.

– Похоже, что с вами недавно случился один из катаклизмов этого мира, – сказал я. – А вы знаете, я нашел способ сделать восприятие окружающей меня реальности радостным.

И в качестве иллюстрации взялся за пластиковый стакан с водкой, принесенный мне Любочкой.

– Ваше здоровье! – сказал я и послал вторую порцию водки в горло.

– Да? – медленно протянул Седой, разглядывая пустую пивную бутылку. – А я вот никак не найду средства примириться с миром и всеми дураками и занудами, его населяющими!

Я доел остатки салата и сказал:

– Надеюсь, последнее определение ко мне не относится.

– Ну что вы! – протянул Седой. – Вас я еще пока не идентифицировал.

– А кроме перечисленных двух, какие еще типажи гуляют по вашему миру? – спросил я.

– О, их достаточно! Ласковые истерики, романтичные мудаки, прагматичные сволочи, безобидные мудозвоны и так далее.

– Боюсь, что вам это покажется странным, но я как-то пока не нашел из перечисленного вами соответствующую мне ипостась...

– Но особенно за последнее время меня достали, – продолжал, не обращая внимания на мою реплику, Седой, – энергичные долдоны. Господи, их бы энергию да на мирные цели!

В этот момент колокольчик над входной дверью звякнул, дверь открылась, и в помещение вошел мужчина высокого роста, крепкого сложения, в сером пиджаке и тряпичной кепке такого же цвета. У него было широкое розовое лицо и большие голубые немигающие глаза. Войдя в помещение, мужчина снял кепку, обнажив здоровенную красную лысину, напоминающую тщательно расчищенную вертолетную площадку в джунглях Амазонки.

Перед нами стоял Дмитрий Дынин собственной персоной – местный участковый милиционер, мой сосед по дому и старый детский товарищ, с которым мы вместе играли в казаков-разбойников. До сих пор помню ту здоровенную железную дрыну-пулемет, которую я таскал по двору за ним, служа в те годы у него ординарцем...

В отличие от меня, в свое время выбравшего карьеру медика, Дынин направил свои стопы в Политехнический институт. Проучившись там пять лет и еще пять проработав по специальности строителем мостов, он осознал, что эта стезя не его. Дмитрий посчитал, что замашки царского офицера, выправка и статная фигура и умение четко кивнуть головой, говоря, «Слушаюсь, господин полковник!», обеспечат ему карьеру военного. Однако эту карьеру начинать было уже поздновато, и Дынин посчитал, что милицейские погоны – тоже погоны и что синяя форма ему тоже будет к лицу. Но за семь лет работы в милиции начальство так и не сумело по достоинству оценить Дынина. Его кипучая натура применяла себя не там, где надо, а --">