Аллан Холл - Монстр. Дело Йозефа Фритцля

мотором машина остановилась в нескольких ярдах от его насеста.

— Зиг хайль! — раздался слитный рев.

— Зиг хайль! — откликнулся Йозеф.

Порядок, дисциплина, послушание. Отец говорил ему, что это триединство вдохновляет нахлынувших из-за границы людей в коричневых рубашках, и, как человек, проживший немногим более тысячи дней, может от всей души желать чего-то, Йозеф желал видеть в них образцы для подражания. Словно некто взял шприц и ввел мальчику вирус экстремизма, который отныне и впредь будет формировать его ДНК.

Йозеф стал свидетелем германской оккупации Австрии, известной как аншлюсе, или воссоединение; невинный термин, предназначенный замаскировать откровенный захват земли, оказавшейся под ярмом Великого немецкого рейха. Даже название страны исчезло — остальным обитателям Третьего рейха она стала известна как Остмарк, — но ее граждане в большинстве своем были счастливы. Разумеется, евреи должны были исчезнуть, однако австрийцев это не особенно беспокоило. Во время надвигающегося холокоста Остмарк предоставил сорок процентов персонала концентрационным лагерям и лагерям смерти. Из комендантов подобных мест семьдесят пять процентов составляли австрийцы. Именно австрийцы впервые в таких масштабах организовали депортацию евреев: восемьдесят процентов людей, работавших на Адольфа Эйхмана, верховного мозгового руководителя массовым террором, родились в земле гор и лугов. Восторженный прием, оказанный нацистам в Амштеттене 14 марта 1938 года, в те безрассудные, пьянящие дни бесконечно повторялся в больших и малых городах, деревеньках и предместьях по всей стране. После войны страна будет тешить себя удобной, надежной иллюзией, что она стала первой жертвой своих северных собратьев. Это было — и по сию пору осталось — умственным извращением, которое во многом утешило австрийский народ, но зачастую влекло за собой трагические последствия.

В тот вечер отец Йозефа по обыкновению направился в отель «Гиннер» — сливную яму, которая служила основным пристанищем нацистской элиты во время их пребывания в Австрии. Порядок, дисциплина, послушание могли быть абстрактными идеями, восхищавшими отца, но нельзя было сказать, что в жизни он всегда руководствовался ими. Он служил при баре и видел жизнь прежде всего через донышко перевернутой пивной кружки. Пока он поднимал тосты заодно с нацистами и своими закадычными дружками, Йозеф, совсем еще ребенок, оставался со своей матерью Марией. Она оказала сильнейшее влияние на его жизнь. Ее любовь была направлена исключительно на сына. Он, в свою очередь, обожал ее со страстностью, граничившей, судя по его позднейшему признанию, с наваждением.

Чувствуя себя в безопасности в родном городе, так преобразившемся в этот день, Йозеф сидел на колене у матери, которая покачивала его, напевала его любимый стишок — из тех, что так любят дети повсюду.

Вот как скачут леди —

Прыг-скок, прыг-скок, прыг-скок.

Вот как скачут господа —

Бум, бум, бум.

Вот как скачут фермеры —

Трот, трот, трот.

А вот как скачут детишки —

Уиииии!

С этими словами хихикающего Йозефа опускали на пол, чтобы несколько мгновений спустя заключить в любящие материнские объятия. Это было идеальное завершение счастливого дня.

Йозеф Фритцль поклялся никогда не походить на отца — лентяя, вечно под хмельком, человека ненадежного, — однако ему было предназначено во многих отношениях скопировать его: свидетельством может послужить жажда власти, склонность распускать руки, когда слов не хватало, и неуемное либидо.

Мать Фритцля в 1920 году вышла замуж за человека по имени Карл Неннинг, но тот умер в 1927-м, примерно за восемь лет до рождения Йозефа. Замуж она больше никогда не выходила, но у нее был любовник, который пропадал часто и надолго. Это был двоюродный брат Марии, пьяница и вертопрах, и она навсегда выставила его за порог через четыре года после того, как он стал отцом Йозефа. Иметь внебрачного ребенка в католической, сверхконсервативной сельской Австрии по тем временам было все равно что увидеть на двери своего дома пурпурную букву — знак позора. Никакие попытки скрыть внебрачное происхождение ребенка не могли смягчить стыд, которым вдоволь попотчевали мать и ребенка соседи, но — как обнаружил впоследствии Фритцль — человеческая память коротка, и --">