Фридрих Евсеевич Незнанский - Направленный взрыв

Чувствуя, как тяжелеет на мне от налипшего снега мой леденеющий цивильный костюм, я по-пластунски дополз до берега. Еще минут десять у меня ушло на то, чтобы вскарабкаться на насыпь дороги.

Машин не было, я стоял на дороге минут десять, стуча зубами и чувствуя, что превращаюсь в ледышку. И тут вдалеке замаячили две фары. Я подумал, что это, естественно, машина военных, спрыгнул с насыпи в снег. Но по приближающемуся шуму мотора понял, это «КамАЗ». Я бросился на дорогу и остановил рефрижератор.

Увидев мой пистолет, который я не выпустил из рук, перепуганный шофер без лишних вопросов довез меня до райцентра Борновский, где высадил возле районного отделения милиции.

Первое, что я попросил у дежурного по отделению милиции, — водки, а потом уже — телефон.

Эпилог

Три дня я отлеживался после моего купания в ледяной Десве. Как ни странно, воспаления легких я не подхватил, лишь небольшой бронхит. Я кашлял, бухая на всю квартиру, но температуры почти не было. Каждый день ко мне приходил врач из нашей поликлиники, говорил, что ничего страшного, выкарабкаюсь. Свозили меня на рентген, который подтвердил: воспаления легких нет.

Целыми днями я пил горячий чай с медом, разбавляя его спиртом.

Но долго бездельничать не пришлось. Уже на второй день болезни я начал строчить рапорт обо всем, что со мной произошло.

Грязнов с Меркуловым пришли ко мне лишь через три дня, когда вернулись из Ильинского. Они принесли бутылку спирта.

Мы расположились на кухне, выпили. И только потом ребята рассказали, что главврач Кузьмин был найден с дыркой в голове, он покончил с собой. Но, возможно, его пристрелил кто-то из своих же — контролеры или кто-то из военных. Заниматься Кузьминым особо — не было времени.

Контрразведчики, которые до сих пор шмонают военный аэродром, пока о своих результатах не дали знать. Известно лишь, что майор Брагин пропал, не иначе как, хоть и раненый, пустился в бега.

Командир авиаполка делает невинные глаза: мол, он ничего не знает и не знал о планах бывшего заместителя командующего. Он занимается приемом и обустройством наших офицеров, которых переводят из Германии под Смоленск. Офицеры и солдаты проводят плановые учения по повышению боевой и политической подготовки.

Заместитель командующего ЗГВ застрелен сбежавшим сумасшедшим, Ивановым Сергеем Сергеевичем…

— Вот, собственно, и все, Турецкий. На тебя никто ничего не повесит. Даже Звезды Героя бывшего Советского Союза или Звезды Героя России — не жди!.. — закончил Костя Меркулов не без иронии.

— А я и не жду, — ответил я.

И мы вновь сдвинули стаканы, в которых плескался едва разведенный спирт.

Поздно вечером наконец-то позвонила Ирина. Услышав ее голос, я чуть не прослезился от нахлынувших чувств.

— Саша? Саша, куда ты пропал?! Я столько раз звонила, ты не брал трубку! Где ты был, я так беспокоюсь!

— Со мной все в порядке. Правда, простыл немного, но ничего страшного, небольшой бронхит. Меня отправили на недельку в санаторий — подлечиться. А не звонил, потому что не хотел, чтобы ты волновалась, думая, что я лежу при смерти в больнице.

— Саша, нельзя же так пугать! Я хочу извиниться, что не приехала встречать с тобой Новый год. Я была занята, новогодняя программа — сам понимаешь. А ты, видимо, уже подумал Бог знает что?

— Нет, Ирка, глупая ты моя!.. Я так и понял: ты занята, пляшешь снегурочкой возле елки, веселишь публику.

— Какой ты у меня глупый все-таки, Турецкий, что сам не позвонил из санатория. Значит, ты на меня не сердишься?

— Нисколько! Я очень соскучился по тебе! Вот только кашель пройдет, обязательно прилечу к тебе, если примешь, конечно.

— Я буду ужасно рада, я буду тебя ждать… Скажи, а может быть, ты сам давно догадался, поэтому не звонил?

— О чем я должен догадаться, Ира?

— О том, что я беременна, — услышал я в трубке тихий и словно виноватый голос Ирины.

— Да. Я, кажется, давно догадался, — ответил я.

У меня действительно были мысли на эту тему, но я не был до конца уверен.

— Ты доволен? Ты не против, Саша?

— Очень доволен, Ирка! Я люблю тебя!

— И я тебя, Саша, ужасно люблю… Ты точно выздоровел?

— Абсолютно.

— Я целую-целую тебя, глупый-глупый мой сыщик!

— Почему глупый? — уже хотел рассердиться я.

— Потому, что ты даже не догадываешься, как я тебя люблю…

--">