Николай Иванович Леонов , Алексей Викторович Макеев - Мертвопись

– Ну, я сразу же сел за работу, пока память удерживала ее черты, – пояснил он. – Вообще-то сегодня ехать сюда я и не планировал – были другие дела, но… Меня как будто что-то заставило отправиться в дорогу. Наверное, это она так решила…

– Сколько вы хотите за этот портрет? – взяв себя в руки, спросила женщина.

Все, кто стоял рядом, разом замолчали, ожидая ответа живописца, заранее предполагая услышать про все те же двадцать тысяч. Но Виталий, грустно улыбнувшись, махнул рукой и чуть слышно сказал:

– Возьмите так… – И тут же добавил: – С умерших денег не берут.

Женщина, поблагодарив художника, осторожно взяла портрет дочери и, что-то ему шепча, медленно пошла по аллее. Зрители, ошарашенные таким щедрым жестом Лунного, молча глядели ей вслед. Первым опомнился Линкс. Оглянувшись в сторону Виталия, на месте он его не увидел. Казалось, что тот беззвучно растворился в воздухе.

– Коллеги, а куда делся Лунный? – удивленно спросил он.

– Вон его «Москвич» отъезжает! – указал рукой один долговязый «фитиль» из начинающих (негласно прозванный Мослом) в сторону выруливающего со стоянки старого, обшарпанного авто зеленого цвета. – Вот у кого поучиться бы! Какой талантище, какой талантище!.. – мечтательно вздохнул он.

– И часто он потом сюда приезжал? – спросил Гуров.

– Не очень. Так, время от времени, – наморщив лоб, пояснил старик. – Но, скажу вам, каждый его визит был запоминающимся…

Как рассказал он далее, Лунный на Грачихинском бульваре не появлялся месяца по три, а то и больше. Потом вдруг снова возникал. И вот как-то раз Виталий привез на продажу несколько работ. Среди них была одна такая, которая стоила всех прежних. К нему снова сбежались все самодеятельные живописцы, да и прохожих зевак собралось немало.

В ярких сине-голубых и чуть зеленоватых тонах (что напоминало врубелевскую «Царевну-Лебедь») Виталий изобразил размытыми контурами какой-то непонятный, то ли заоблачный, то ли инопланетный, мир, в центре которого стояла, глядя прямо на зрителя, дивная женщина в бело-синих одеяниях. Черты ее лица и контуры тела тоже были какими-то размытыми, как бы сотканными из тумана. Вот только глаза, исполненные неведомой, магической силы, словно пронизывали всякого, кто встречался с ней взглядом…

Дойдя до этого места, Линкс помотал головой, будто отделывался от колдовского наваждения, размашисто перекрестился и продолжил:

– Я первый раз как глянул на его работу, так мне аж не по себе стало, словно я заглянул в какую-то неведомую бездну. Да и все остальные тут же разбежались по своим местам. Ох, и сильная картина! Ощущение было такое, что эта женщина видит меня насквозь, читает все мои мысли и знает обо мне даже то, чего я сам о себе не знаю. В один миг вспомнил я всю свою прожитую жизнь, все свои дела и слова не совсем праведные, захотелось немедленно бросить все и бежать в ближайшую церковь исповедаться батюшке…

– Ходили? – поинтересовался Лев. – Ну, исповедаться?

– Ходил… Вон она, за домами виднеется, – негромко признался «пасечник». – А то, наверное, и спать не смог бы.

– Постойте, так это, я смотрю, православный храм. А вы разве не лютеранин или католик? – вопросительно прищурился Крячко.

– Был. Был лютеранином… – Старик развел руками, словно хотел сказать: «Вот такая она, жизнь!» – Но когда нашел себе невесту, кстати, такую, что лучше и не придумаешь, она оказалась русской. Да еще с таким «бзиком»: мол, согласна выйти замуж, но чтобы через венчание. Я было заикнулся, чтобы обвенчаться в лютеранском храме, но она меня и слушать не пожелала. Сказала: «Ты родился и всю жизнь живешь в России? Значит, русский. А раз так – должен быть православным!» Ну и все… Пришлось окреститься. Вот уже больше сорока лет с ней живем. Троих сыновей нажили. Все, как говорится, «встали на крыло», уже и внуки большие. Но художником не стал ни один. Зато все трое выросли такими русскими шовинистами – о-о-о, только держись! Так вот… Э-э-э-э… Чуть не потерял нить мысли! А, да! Спросил я Виталия, как он назвал свое полотно. И он сказал, что это – «Портрет Вечности». И я тут же понял: да, именно она это и есть! Вечность!

– Картину кто-нибудь купил? – осторожно поинтересовался Стас.