Хаим Калин - Багдад до востребования

«языковой аутентичности и полифонии» отнюдь не случайна. Заострил ее Биренбойм, снаряжая «чадо» в края дальние. Как агенту без языка? Тайга-то тайга, зато густо населенная.

Еще в истоке операции «Посувалюк», коей Шахар призван вдохнуть жизнь, выяснилось, что агентов, владеющих русским, раз-два и обчелся, а обладателей советской визы – и вовсе ни одного. Биренбойм между тем языковую олимпиаду среди кандидатов устраивать не стал, остановив свой выбор на «Старике», владеющим русским через пень колоду, зато снискавшем оперативную славу. Глава оперслужбы посчитал, что в столь многотрудном, непредсказуемом регионе, как СССР, профессиональное реноме агента над знанием языка превалирует. Однако от языкового пробела не отмахнулся и, подобрав легенду, ловко перекроил выходные данные – обратил бывшего кустанайца в «грузина». К слову, не сразу: как и в случае с «Певеком», наткнувшись на наводящую деталь. Но все по-порядку.

Определившись со списком кандидатов, Дорон отправил своего эмиссара в «Барон Турс», агентство, обладающее эксклюзивом на оформление советских виз в Израиле. Засланец предъявил удостоверение фининспектора и изъял всю текущую документацию по визовой поддержке. Пояснил при этом: выборочная проверка с целю выявить, не утаиваются ли доходы. К вечеру груженный папками «каблучок» прикатил к агентству обратно и вернул весь архив без изъятий. «Фининспектор», на диво профессиональным языком, разложил технические погрешности отчетности, благожелательно заметив, что крупных нарушений не выявлено, так что трудитесь…

Нелишне заметить, что визовый архив изымался лишь для отвода глаз, дабы не привлекать внимание к интересующую службу региону – СССР, ради которого и затеяли «проверку». Биренбойм понимал, что КГБ, внедривший в Израиль целую агентурную сеть, «Барон Турс» мог давно оседлать. С шестьдесят седьмого по восемьдесят первый год в Израиль иммигрировало двести тысяч «совков», из которых не один десяток – гэбэшные наймиты. Далеко не все сдались властям, объяснив подряд шантажом, прочими притеснениями, или были, как Маркус Клинберг, Шабтай Калманович, разоблачены.

Выемка из «Барон турс» прояснила, что завтра, двадцать восьмого декабря, из Израиля в Москву летят лишь три человека. Причем их средний возраст – предпенсионный, что предполагало: помимо «вживления» фото тридцатипятилетнего «Старика» в советскую визу придется подделывать в ней и дату рождения. Тем самым и без того рисковое задание Дорона – бросок стремглав через железный занавес, да еще с весьма размытой целью – стремительно набирало штрафные очки, загоняя операцию в непредсказуемые дебри. Но тут обнаружилось, гася уныние у режиссера, что один из отъезжантов – Давид Хубелашвили, представитель малочисленной общины грузинских евреев, в своем подавляющем большинстве русским владеющих, но, понятное дело, вторым языком. Это и определило окончательный выбор Биренбойма. Напяливая на Шахара горскую папаху, обер-чопер хотя бы один риф оперативной задачи устранял. При этом, правда, плодил иной: приметный грузинский акцент был не знаком в СССР разве что глухому. По стране гулял целый эпос анекдотов о самом предприимчивом в Совке этносе – грузинах. Но прононс дело поправимое – это тебе не три рода и шесть падежей, к тому же за ночь…

Когда затравка операции пустила первый совместимый с жизнью побег, Биренбойм перевел ее в чисто практическое русло. Причем действовал на свой страх и риск, не имея санкции от начальства. Директор просиживал штаны в Иерусалиме, а к заму соваться смысла не было, поскольку из всех, весьма «эластичных», рамок разведки начинание обер-опера выламывалось.

Определившись с эскизом операции, Биренбойм «призвал к оружию» Шахара, не успевшего перевести дух после последнего задания, и вручил ему стопку свежих советских газет. На словах пояснил: «Завтра – в Москву. Но читай лишь то, что включит картинку».

Спустя час в отведенной Шахару комнате появился сильно смахивающий на дедушку Калинина старичок, с седенькой козлиной бородкой и замусоленной папочкой на тесемках, но не один, а в сопровождении помощника Биренбойма. Эскорт не проронил ни слова – лишь указал обернувшемуся Шахару на старца и был таков. Нево отложил орнаментированные орденами таблоиды, в считанные минуты обратившие его разум в жужжащий улей, и в течение академического часа тужился вникнуть в тайны письменной кириллицы, приоткрываемые --">