Сергей Трофимович Алексеев - Когда боги спят

бабушка? — уже вслед ей спросил Зубатый.

Старуха будто не услышала и заковыляла наискосок через улицу, в сторону торговой палатки, оставив его в сложном, непривычном состоянии замешательства, оцепенения и негодования одновременно.

Когда вернулся телохранитель, Зубатого колотило, и это не ускользнуло от глаз бывшего чекиста.

— Что с вами? — настороженно спросил он, подавая пачку сигарет и зажигалку.

— Ничего, замерз, — обронил он, не готовый что-либо объяснить. — Тебя за смертью посылать…

— Там очередь. — Хамзат рассматривал его придирчиво, будто искал некий внешний изъян в теле. — Что тут произошло, Анатолий Алексеевич?

Зубатый распечатал пачку, прячась от ветра, прикурил сигарету, и от первой затяжки закружилась голова. Он не курил постоянно уже лет пятнадцать, а так, баловался время от времени, чаще всего на охоте, на радостях, когда отстреливал зверя. Впрочем, и выпивал от души тоже по этому случаю, с егерями, от восторга и ликования. И никогда — от горя.

— Старуху сейчас видел? — между прочим поинтересовался он.

— Какую старуху? — у телохранителя была дурная привычка — все переспрашивать, таким образом выигрывая паузу, чтобы проанализировать ситуацию и принять решение.

Эта неисправимая хитрость иногда бесила и обезоруживала. По той же причине Зубатый терпеть не мог американское кино и современную драматургию, где пустоватые диалоги строились на постоянном выматывающем душу переспрашивании, будто собрались глухие и бестолковые. Но если телевизор можно выключить, а со спектакля уйти, то с Хамзатом ничего сделать невозможно, а перевоспитанию этот кавказец не подлежал.

— Она попалась тебе навстречу, — устало объяснил он.

— Встретилась, — признался телохранитель. — Горбатая, с кошелкой…

— Ну и ладно.

Зубатый отшвырнул сигарету и пошел к машине. Крупная, нервная дрожь понемногу улеглась, и теперь лишь изредка потряхивало, словно и впрямь от озноба. Какое-то время он еще открещивался от навязчивого образа полоумной бабки, старался не думать над тем бредом, что она несла, и отвлекался сиюминутными ощущениями холодной, сырой осени, но стоило оказаться в теплом салоне джипа, как вновь заколотило и пришлось стиснуть выбивающие чечетку зубы.

— Что с вами? — затревожился Хамзат. — Лица нет.

— Кажется, простудился. — Зубатый обнял себя и напрягся. — Температура… Давай домой.

— Может, врачу показаться?

— Домой!

Дореволюционный губернаторский особняк по его же распоряжению отреставрировали еще четыре года назад, и теперь Зубатый жил, можно сказать, на казенной квартире с интерьерами девятнадцатого века, с казенной, павловских времен, мебелью, и все это ему напоминало самый обыкновенный провинциальный музей, но никак не дом. Правда, был короткий период, когда ему такое положение вещей нравилось, и он даже успел почувствовать, как стиль быта — архитектуры, красок, убранства, мебели, незаметно начинает диктовать стиль бытия. По крайней мере, месяца три сам Зубатый, и как выяснилось позже, вся семья, начали жить неторопливо, размеренно и при этом, с обостренным чувством заботы и ответственности друг перед другом.

Однако счастливое это время так же незаметно и тогда по неясным причинам для него закончилось, все опять стало как всегда стремительно, суетливо, современно, и он неделями или вовсе не видел Сашу и жену, или только спящими, а старшая, Маша, уже жила у мужа в Коувале. Но странное дело, Катя, потомственная крестьянка из Самарской губернии, дочь механизатора и доярки, за этот короткий период превратилась в барыню со всеми вытекающими последствиями. Вероятно, стены в губернаторском особняке, мебель, камины, лепные узоры — все, вплоть до старинных дверных ручек было насквозь пропитано барственным духом. Сначала появилась домработница, потом кухарка, а когда за счет музея жена выхлопотала себе дворника-садовника, Зубатый не выдержал и всю прислугу выгнал. Катя не разговаривала с ним ровно три месяца, жили в неубранном доме, питались в столовых на работе, после чего, невзирая ни на что, жена завела приходящую помощницу по дому. Он плюнул и перестал обращать внимание на все житейские проблемы.

Пожалуй, с тех пор и начала проявляться нелюбовь к этому дому, спорадически превращаясь в ненависть, и как-то однажды неожиданно для себя и полушутливо он пожаловался директору областного исторического комплекса, как --">