Нил Гриффитс - Предательство в Неаполе

спереди. Мне бы лечь, но я держусь прямо, опершись на сумку. Рассмотрев меня в зеркальце заднего вида, водитель, положив руку на спинку переднего сиденья, оборачивается и смотрит мне в глаза. Может, прикидывает, стоит ли меня похищать и сколько удастся выручить? Холодный пот покрывает мой лоб, шею сзади, скатывается по спине. Рубашка намокла и липнет к телу. Джинсы, влажные, как сырой картон, тяжелеют и сковывают движения. Даже руки покрываются какой-то сырой пленкой. Хотелось бы знать: это признаки болезни или просто от страха? Глубоко вдыхаю — произношу по-английски:

— Простите, одну минуточку…

Водитель не отвечает, продолжая пялиться на меня. Когда же наконец он открывает рот, то лишь затем, чтобы выпустить густое облачко дыма. Сопровождается это скрежещущим хрипом из самой глубины глотки. Поначалу я думаю, что он горло прочищает, и только потом различаю в хриплом рычании некое подобие слов. Таксист говорит со мной. В его выговоре прослеживается что-то от итальянского мавра: речь резкая, раздраженная, совсем не похожая на нежную пленительную музыку, посредством которой общались юные итальянские туристы в Лондоне.

Выставив руку ладонью вперед, говорю: «Постойте… пожалуйста» — и ставлю к себе на колени сумку. Ощупью открываю ее, достаю путеводитель. Гостиницу я не заказывал. План мой, основанный на невесть откуда взявшейся решимости, состоял в том, чтобы прибыть пораньше, рвануть в город и отыскать какое-нибудь пристанище — что-то по-настоящему неаполитанское, небольшое, эдакий семейный пансион. Только рейс задержали на три часа, и уже вечер. К тому же жарко. Очень жарко. Цифровое табло, установленное поверх рекламного щита Banco di Napoli,^[3] высвечивает время и температуру: 19.45/34°. На какое-то время даже усомнился, а болен ли я вообще. Может, попросту не сообразил, что вокруг жара, что горю я от невыносимой духоты, окутавшей меня с головы до ног. Волной накатывает облегчение. Смена климата: из холодного Лондона в жаркий, влажный Неаполь? И опять я не прав: руки с трудом держат путеводитель, опухшие вялые пальцы слабо ворошат страницы. Наконец удается добраться до раздела размещения, но глаза никак не могут разобрать мелкий шрифт. Слова плывут, прыгают и соскальзывают со страницы. Хочется плакать. Бросаю путеводитель и снова откидываюсь на спинку сиденья.

Все это время таксист не сводит с меня глаз, все так же сигарета торчит у него изо рта и рука покоится на переднем сиденье. Потом ни с того ни с сего (уж точно не по моей просьбе) резко поворачивается, щелчком выстреливает сигарету в окно и заводит мотор. В голове смутно брезжит: он же не знает, куда мне ехать. Но это уже не имеет значения. После неудачной попытки разобраться в путеводителе я по какой-то необъяснимой причине проникся к таксисту доверием, точнее, доверил ему себя. Соображаю, и на сей раз отнюдь не смутно (очевидно, недомогание неведомым образом на миг наделило меня болезненным прозрением): а что на самом деле может случиться? Возможных исходов я насчитал четыре. Он везет меня в известную гостиницу: получит мзду за доставку клиента. Он везет меня к себе домой: от людей, привыкших путешествовать, порой можно услышать истории о великодушии незнакомцев, идущих на помощь в трудную минуту. Он везет меня в больницу: я слишком болен, чтобы позаботиться о себе. Наконец, он возит меня по кругу, пока я сознание не потеряю, грабит и выбрасывает где-нибудь: выживай или помирай, это уж как тебе инстинкт самосохранения подскажет. Только и всего. Похищение в варианты не вписывается: за меня много не получишь.

Мы выезжаем из аэропорта. Я тупо гляжу в окно, силясь разобрать дорожные указатели. Если следуем указателям на Неаполь, то можно немного расслабиться. Иногда следуем, иногда нет. В любом случае, получается, едем в город. На горизонте что-то громадное и черное. Решаю, что это Везувий. Я его в жизни не видел. Как я ни болен, а вид потрясает меня по-настоящему. «Ого, Везувий», — вяло мямлю я, надеясь вызвать водителя на разговор, установить с ним контакт. Тот молчит.

Неожиданно останавливаемся у центрального железнодорожного вокзала Неаполя. У него длинная низкая крыша, выглядящая одним сплошным серым пятном с единственной яркой точкой — эмблемой «Макдоналдса». В главном вестибюле оживленно, повсюду околачиваются неаполитанцы, беседуют, курят. На поезд, похоже, никто не торопится. Ближе всех ко мне кучка молодых мужчин. Им лет по тридцать с гаком — --">