Джон Берли - Детектив Уайклифф и охота на диких гусей

вышли из квартала и двинулись вниз по склону холма к Бир-стрит, плохо освещенной торговой улочке, которая в этот час была абсолютно пустынна. Джозеф остановился перед дверью антикварного магазина и ступил в боковую дверь.

— Спокойной ночи, майор, — обронил он, полуобернувшись.

— Спокойной ночи, Джозеф!

Майор прошел по улице дальше, а затем повернул на Догс-Лег-Лейн, ведущей к Гаррисон-Драйв.

Гетти Ллойд Паркин, сестра майора, сидела в своей маленькой комнате, расположенной между большой гостиной и кухней. Они уже давненько не использовали большую гостиную — с самой смерти их отца. Ее комната была на одной стороне коридора, а комната Гэвина — на другой.

Комната Гетти выглядела затхлой конуркой старой девы, отчаянно пытающейся прожить на скромную пенсию. Два стареньких кресла были изношены до такой степени, что рисунок на обивке невозможно было разобрать, ковер кое-где прохудился, а занавеси провисали в тех местах, где петельки сорвались с крючков на карнизе. Гетти сидела в кресле и читала, рядом с нею стояла старомодная масляная печь с красным освещенным окошком и решетчатым верхом, откуда поднимался горячий и влажный пахучий воздух.

Гетти напоминала брата — почти такая же высокая и широкоплечая, только сухопарая. Глаза серые, волосы седые, а лицо, казалось, напрочь утратило естественный цвет. Читая, она время от времени протягивала руку, вытаскивала из бумажного пакетика дешевые леденцы и аккуратно совала в рот.

Где-то в глубине дома часы пробили одиннадцать, и тотчас же ее острый слух уловил другой звук сзади дома. Открылась и захлопнулась дверь. Через несколько секунд в коридоре раздались шаги, дверь отворилась и на пороге возникла громадная фигура брата. Его седые волосы потемнели от дождя, на грубом сукне шинели блестели круглые капельки воды, с мокрых брюк на пол стекали струйки.

Он стоял в дверях, молча и без выражения глядя на свою сестру.

Гетти, не поднимая глаз от своей книги, проронила:

— В кастрюле на кухне есть суп, если хочешь — разогрей.

Майор развернулся и прикрыл за собой дверь. Женщина слышала, как он шаркает по холлу, потом шумно стягивает шинель. А затем тяжелые шаги заскрипели по лестнице, ведущей в спальню — он отправился спать.

Прошло два дня. Субботним вечером Джозеф Клемент сидел за своим рабочим столом у окна, на втором этаже, откуда открывался вид на внутренний дворик его дома и магазина, и на такие же соседние дворики вдоль Бир-стрит. За окном серела свинцовая завеса дождя, бесконечного, ровного и спокойного. В комнате Джозефа, казалось, стояла особая атмосфера монастырской кельи, логова отшельника. Это была спальня, совмещенная с рабочим кабинетом; дело не в том, что доме не хватало места, просто Джозеф проводил почти все время сгорбясь над своими альбомами марок, каталогами, книгами по английской старинной мебели, или копался в черновиках своей рукописи по истории филателии.

Желтый свет от голой лампочки падал на его рыжую голову, на кучку марок, запаянных по отдельности в полиэтиленовые пакетики: коллекция гватемальских марок ранних выпусков, которую прислал ему из Центральной Америки знакомый филателист. Джозеф взял лупу и склонился над марками. Но настоящий азарт собирателя все не приходил, поскольку ему пока не удалось наглухо отгородиться в этой маленькой комнатке от навалившихся проблем, которые неотступно преследовали его. Но он терпел, напряженно вглядываясь в марки, зная, что очень скоро он забудет обо всем и погрузится в этот увлекательный мир целиком. Сама обстановка его крошечного монастыря всегда действовала на него, как успокоительное лекарство, и вот-вот он снова ощутит то странное удовлетворение, которое с некоторых пор стало частью его жизни.

Сейчас его занимали две погашенные марки 1881 года — они не были особенно ценными, но зато заполняли определенный пробел в его коллекции. И еще тремя другими, из мемориальной коллекции Центрально-американской Выставки 1897 года; одна из этих марок несла на себе незамеченный никем ранее дефект в портрете Барриоса.

Постепенно его дыхание стало спокойным, размеренным, пальцы его перебирали марки с наработанной годами сноровкой, а часы на столе тихонько отсчитывали секунды и минуты. За окном медленно темнело, и вот уже зажглись окна в соседних домах. Было четверть восьмого.

В коридоре послышался звонок, кто-то топтался у боковой двери дома. Джозеф издал длинный --">