Сергей Владимирович Возный - Последний шанс палача

массой! Враг упал. Но вскочил мгновенно, с грацией каратиста, зубы оскалены, клинок в руке. Глеб успел про себя удивиться (тоже поднялся, надо же!), а тело уже задвигалось, заплясало, уклоняясь… слишком медленно! Хэть — задел клинок камуфляжную хэбэшку, хэть — удар ногой (блокировал!), хэть — ушел от прямого колющего. Плохо телу приходится, отвыкло от танцев! Движения тяжелые, будто в масле, кровища нос переполняет. Еще секунд несколько и…

Выстрел!

Грохот, эхо, немая сцена. Айла целится из двустволки, девушка с рюкзачком прижалась к забору, двое мужчин пригнулись, зубы оскалили.

— Ходите отсюда вон, — произнесла дочь охотничьего народа с непостижимым спокойствием. — Застрелить буду сейчас сразу.

— Она может, — предупредил Глеб угрюмо. — Валите, не нервируйте женщину! Ты… нож брось, ну! Вот та-ак! А для вас, красавица, чай готов, можете остаться.

Отступали они медленно. Бородатый озирался умно и цепко, картинку в памяти рисовал, а вот с худым все выглядело сложнее. Не на Глеба глядит и даже не на ружье — на девушку уставился. Будто зверь, оголодавший и почти уже не боящийся смерти. Навидался Глеб таких взглядов в другие времена, в далеких отсюда краях, где без «калаша» на улицу не выйдешь.

— Айла, прострели ему ногу, — попросил деловито, но худой и ухом не повел. Бородатый усмехнулся, дернул напарника за рукав, и в калитку оба протиснулись плечом к плечу. Створку за ними прихлопнула спасенная девушка, похоже вовсе не намеренная падать в обморок или вешаться на шею спасителям. Жанна д’Арк, блин!

— Нормально утро начинается! — поделился с ней Глеб наболевшим. — Зашибись друганы у тебя!

— Они мне не друзья.

— Тем более!

За оградой их уже не было — никого другого, впрочем, тоже. Склон, тайга вокруг, птички чирикают. Башка болит невыносимо, и прочие части тела с нею перекликаются. Лучшее лекарство — полстакана самогонки немедленно, потом в баньку да поваляться. Мечты, мечты…

— Они еще вернутся. — Сейчас голос незнакомки звучал тускло, будто выжженный недавним страхом.

— Не сомневаюсь, — хмыкнул Глеб, оборачиваясь. — Придурки злые, мстить будут.

Она стояла совсем близко — рыжие волосы выбились из-под банданы, глаза зеленые, кошачьи. В них хотелось смотреть бесконечно, и Глеб заставил себя отвести взгляд. Обошел девушку неловко, подобрал трофейный нож.

— Они вернутся ЗА МНОЙ.

— В самом деле? — удивился Глеб скучно, разглядывая орудие смерти. Узкий как шило клинок с незнакомой вязью, гарда с рукояткой образуют правильный крест. Распятие образуют — вот и фигурка Христа прилеплена, явное серебро!

— Занятный ножик. И чем же ты, милая, им не угодила?

— Тем, что я ведьма. Я не должна жить.

Происходящее отчетливо запахло дурдомом…

* * *

— Она — ведьма, — сказал вчера Мастер, удостоив Серафима аудиенции. Или не вчера? С улицы тянуло горелым торфом, в кадильнице тихо курился ладан, на душе было благостно и светло. — Ты видел ее, Серафим, и слышал ее речи, напитанные бесовской прелестью. Ты согласен с решением Братства?

Взгляд Мастера давит как гиря, но Серафим молчит, и никто не вправе его торопить. Спешка в делах Господа недопустима, а пролить невинную кровь от Его имени — страшный грех!

Тишина.

Щелкают четки в пальцах Мастера, гудит за окном автомобильный поток.

— Она красивая…

— Да. — Взгляд Мастера ласков и мудр, не скрыть от него ни одной грешной мысли. — Она хороша, Серафим, и в этом ее опасность. Сестры ее во все века сеяли зло и скверну, а сейчас на их стороне законы и обманутое людское стадо. Антихрист близок, ему уже открыли дверь и расстилают под ноги ковер, залитый жертвенной кровью. Все зависит от тебя, Серафим! От всех нас!

— Да, я готов. — Прошлое накатило, заставляя жмуриться, виски заломило. Женщины! Змеи в стаде людском! — Я готов!

— Иного ответа не ждал. — Улыбка Мастера греет пониманием. — Ты знаешь, где ее найти, брат, и знаешь, что делать.

Он знал. Разумеется, знал! О ведьмах Серафим знал все — возможно, больше Шпренгера и Инститориса ^[1], привыкших к рутинным расправам. Бюрократы и палачи в рясах — кто из них, тогдашних, держал пост перед каждым Делом Веры, кто боялся ошибиться, погубить чистую душу?! Кто, наконец, стоял ежедневно между молотом и наковальней, темными силами Ночи и машиной Государства, отравленного атеизмом?! Что ж, в жестокий век Господь отбирает лучших — --">