Лариса Теодоровна Исарова - Запонки императора, или орехи для беззубых

разбираться и ценностях, цепко наблюдая, что мне понравится с первого взгляда. Карен считал, что у меня врожденный вкус, а потому сделал меня своим «полномочным представителем…» и дал чековую книжку, чтобы без него и не пропускала аукционы и отвоевывала все, что считала подлинно редким.

Я разошлась с большинством старых знакомых. Мой новый образ жизни удивлял настораживал, отпугивал. Прежде всего выразила возмущение мать, последнее время увлекшаяся политикой и ставшая доверенным лицом одного модного депутата. Мое равнодушие ко всем проблемам, волновавшим сограждан, доводило ее до исступления. Она багровела, задыхалась, теряла слова, и ее худощавое морщинистое, сохранившее девичьи очертания лицо, становилось возмущенно-жалким. Теперь она больше следила за собой, чем при отце, делала прически а-ля Тэтчер, носила строгие костюмы с белой блузкой, чтобы не уронить престиж своего депутата.

— Кто тебе этот старик? — спросила она через несколько дней после моего переезда.

— Босс и любовник.

— Ты у него на содержании?!

— Ты пятнадцать лет была на содержании у отца.

Я была женой…

— Но платим-то мы одним и тем же местом…

Она возмущении оглянулась. Роскошь квартиры ее коробила.

— Стоило ради этого кончать университет?

— А чем ты лучше? Учиться в театральном и стать редактором в издательстве «Искусство».

— Ты его хоть любишь?

Я рассмеялась, а она возмущенно ринулась к двери.

— Моей ноги здесь больше не будет. Захочешь повидаться — приедешь ко мне сама.

— Из какой это пьесы?

Мать хлопнула дверью. Со спины она выглядела, как девушка, и я подумала, что ей полезнее было бы устроить личную жизнь, чем играть в общественницу…

Алка забежала на минуту и застряла надолго, осмотрев и ощупав каждую вещь. Ее глазки поблескивали, она умирала от любопытства н жаждала откровенности, широкой, бабской, бестолковой. Но я была закрыта на семь замков, и, опившись кофе, Алка удалилась, ступая так тяжело, точно я взгромоздила на ее плечи бронетранспортер.

Даже мой бывший супруг явился похвастать своими литературными успехами. Его книгу уже перевели на 25 языков, и он жаждал продемонстрировать, какое сокровище я упустила.

Я была вежлива, радушна и холодна, точно меня вырезали из айсберга. Ни малейших чувств, ни воспоминаний он во мне не вызывал…

Нет. Карен определенно был интереснее всех. Он не выпендривался, не лгал, ничего не требовал от меня «сверх контракта». При каждом его приезде я получала ключи от черной «Волги», возила его по делам, стенографировала в переговорах с иностранцами, непринужденно щебетала в хаммеровском центре.

Кроме дел коммерческих и сложных, его интересовали украшения и фарфор, старое серебро и массивная бронза. Он честно объяснил, что в картинах ничего не понимает, как и в музыке. А хороший фарфор делал его счастливым. Горка, полукруглая, красного дерева, с бронзовыми накладками из гирлянд винограда, постепенно наполнялась разноцветным великолепием фигурок и чашек. Но я оставалась к ним равнодушной, хотя и приглядывалась, научившись отличать деколь от живописи и марки двадцатого века от восемнадцатого и девятнадцатого.

Как-то я сказала Карену, что эти вещи в моих глазах — подделки, что только мрамор и бронза — истинные произведения искусства.

Он усмехнулся, подняв тяжелые черные брови, и я заметила что глаза его не темные, а светло-серые, точно тающие льдины.

— Весь мир собирает эти «подделки»…

— Это не резон…

— Да, деньги тебя еше не греют… Потому что их мало. Зато, если разбогатеешь, если сумеешь их сохранить, осознаешь себя не рабой, не служанкой, а хозяйкой жизни.

Драгоценности мне нравились, но лишь старинные, тончайшей работы. Ни золото, ни бриллианты в чистом виде меня не волновали, и Карена это удивляло, как удивляла и моя усталость после трех уроков в школе.

— Да, слабое ваше поколение, — любил он говорить, — без энергии, без заботы о завтрашнем дне… без честолюбия…

— А зачем мне думать о том, что будет завтра, если сегодня мне все противно…

— Это комплекс нищеты, — говорил Карен, — а разбогатеешь — станешь доброй. Разве не приятно облагодетельствовать человечество?!

— Хватит с меня филантропов! Мать постоянно возится со всякими общественниками, то на один фонд, то на другой собирает…

— Зачем? Лучше дать в метро интеллигентной --">