Татьяна Столбова - Смерть по сценарию

тактичность. Все мы обожаем друг друга за что-то. А вот любим просто так...

Из кафе я направилась в павильон Михалева. Вообще-то мне нельзя там появляться, потому что Михалев и наш Вадя — заклятые друзья. На людях они мило улыбаются друг другу (хотя не надо быть особенно проницательным, чтобы идентифицировать такую улыбку с волчьим оскалом), а на самом деле источают такие волны неприязни, что тошно становится. И окружающим от этого одни неприятности — если ты работаешь с Михалевым, то к Ваде и на километр не подходи. А если ты работаешь с Вадей... Короче, аналогично.

Вадя, к примеру, уже третью неделю не разговаривает со своей ассистенткой Галей. Она имела неосторожность подойти к Михалеву в кафе и занять за ним очередь. По этому поводу потом в группе был долгий спор, в течение коего решалась Галина судьба. Одни говорили, что надо смотреть на вещи проще и занимать очередь за тем, кто стоит в ней последний, невзирая на личность этого самого последнего. Другие утверждали, что Галя должна была подождать в сторонке, пока за Михалевым не займет очередь кто-либо еще. Конец спору положил сам Вадя. Он сурово оглядел присутствующих и заявил, что всякий приличный человек на месте Гали подошел бы к Михалеву и грубо спросил его: «Последний, что ли?» Галя же сказала с улыбкой: «Здравствуйте, Антон Алексеевич. Вы крайний? Я за вами». По мнению Вади, подобная вежливость была не просто излишня — она была преступна.

Высказавшись, наш демократичный режиссер громко фыркнул в сторону несчастной Гали и гордо удалился. Так что мое появление у павильона Михалева грозило мне увольнением. Вот если бы я была артисткой... Артисты у нас — свободный народ. И Вадя, и Михалев совершенно спокойно работают с одними и теми же артистами и ни словом, ни взглядом не упрекают их в измене. Повезло Денису. Одновременно снимается у двух хороших режиссеров. А мне и близко подойти нельзя. Но это так, в принципе.

На деле же мне глубоко плевать, как Вадя отнесется к тому, что я заглядываю в павильон Михалева.

Но к павильону я даже не подошла — встретила Дениса на полдороге.

— Тоня! — Он вскинул в приветствии руку. Энергичный, красивый, обаятельный.

— О, Денис! — Я сделала вид, что удивилась. Очень натурально получилось. — Ты откуда?

— От верблюда.

В этой шутке нет ничего банального. Мало того: Денис вообще не шутил. Между собой многие называют Михалева верблюдом. У него толстая отвисшая нижняя губа и сонный взгляд. Это только видимость. В работе Михалев преображается, да и в целом он довольно-таки симпатичный дядька, но от прозвища никуда не денешься.

— А сейчас к нам?

— Так точно.

— Напрасно. У нас авария. — Эту новость я сообщила с удовольствием — люблю посплетничать. — Сладков взорвал Вадю. Остальных контузило.

— Вадя жив? — осведомился Денис, ничуть не взволнованный моим сообщением.

— Жив. Только брови опалило.

— Тогда все в порядке.

И Денис отправился дальше.

Честно говоря, сомневаюсь, что, если бы ему самому опалило брови, он полагал бы, что все в порядке. Но люди по сути своей эгоистичны — каждый предпочитает, чтобы кто-нибудь другой ходил без бровей. И это вполне можно понять.

Все это промелькнуло у меня в голове в один миг — Денис не успел сделать и двух шагов.

— Подожди!

Он остановился.

— Саврасов говорит, у тебя есть новая книга Кукушкинса?

— Есть.

— Дай почитать. Как называется? Про что? Какая у нее обложка?

— Дам. «Три дня в апреле». Про сумасшедшего инвалида. Красная с синими полосками.

Так мы иногда разговариваем. Что ж, жизнь сейчас быстрая, порой надо успеть многое сказать за какое-то жалкое мгновение.

— Когда дашь?

— Да хоть завтра. Вадя поставил мне целый съемочный день, так что увидимся...

— Хорошо, — сказала я и отпустила Дениса восвояси. Все равно минут через двадцать я снова встречу его — или в нашем павильоне, или в кафе, или на лавочке с Саврасовым.

Настроение у меня и так было неплохим, а тут, после короткой беседы с моим возлюбленным, стало просто замечательным. Во-первых, он улыбался мне, и улыбался очень мило; во-вторых, завтра я получу новую книгу Кукушкинса, что предвещает мне несколько прекрасных часов. Разве это не поводы для радости?

Как выяснилось в скором времени, радовалась я напрасно. Вадя недолго мучился — оператор вызвал ему «скорую», и нашего режиссера с триумфом, под вой --">