Томас Хетхе - Дело Арбогаста

пока окончательно и бесповоротно не наступила ночь. И тут он почувствовал ее руку у себя на затылке, она запустила пальцы ему за шиворот и добралась ими до левого бицепса, ощупала его и осторожно двинулась в обратный путь, царапаясь ногтями и «зализывая» эти царапины подушечками пальцев, она провела пальцами по сонной артерии, по его левому уху и наконец, словно внезапно обессилев, уперлась в ворот сорочки.

— Еще далеко?

— Примерно час езды.

— А не устроить ли нам где-нибудь привал?

— Ты этого хочешь?

— Да.

Ее голос звучал настолько рядом, что он чувствовал на коже ее влажное дыхание.

И когда он притормозил у маленького моста между Гутахом и Хаусахом, когда, решив переключить скорость, убрал руку у нее с бедра, она подалась к нему, обняла и поцеловала. Чуть не доезжая моста, прямо во тьму уходил проселок. Без колебаний он свернул туда и поехал чуть под уклон. Справа показался ручей с перекинутым через него мостиком. Слева, между шоссе и проселком, шли кусты, а перед ними — лужок. Он выключил и мотор, и фары.

Мария достала из белой лакированной сумочки сигареты и попросила у него прикурить. Это были сигареты “Курмарк”, совершенно не подходящая ей марка. «Нужной мешки, ароматизированные и тем не менее легкие», — машинально вспомнил он рекламу, подавая ей зажигалку левой рукой и придерживая пламя от ветра правой. Она поблагодарила его легким кивком. Нет, она далеко не такая молоденькая, как показалось ему поначалу. Морщинки в углах рта, они-то и придают ее смеху дрожащую ноту, так понравившуюся ему, пока она рассказывала ему свои истории. О военных годах в Берлине, о двух детях, которых она оставила там, у бабки, о дощатом бараке в лагере для перемещенных лиц, в котором живет сейчас. О муже она практически не упоминала. И, как показалось ему, почти ничего не приукрашивала. Кисти рук у нее далеко не девические. Ни косметики, ни украшений, и, как он к собственному изумлению обнаружил только сейчас, на ногах нет чулок.

Он выдвинул пепельницу, в руке у него все еще оставалась горящая зажигалка. Она затянулась, выпустила дым и при этом опять кивнула. Он взял у нее пачку, достал сигарету и для себя, прикурил, убрал зажигалку. Пачку он положил ей на колени, и она, словно расценив это как вызов, убрала с коленей сумочку и поставила ее на пол. При этом ей пришлось нагнуться, и он поцеловал ее в затылок. Когда она распрямилась и откинулась на сиденье, он потянулся к ней, переложил сигарету в левую руку и обнял ее правой; тонкий жар двух сигарет плыл в воздухе между белой, хрупкой на вид, баранкой “Изабеллы” и столь же ослепительно-белым донцем выдвижной пепельницы. Туда-то он и уронил, даже не взглянув, свою сигарету. Мария со всей силы вжалась головой в спинку сиденья — и, соответственно, в его руку. И все же он, преодолевая некоторое сопротивление, притянул ее к себе, лизнул губы, раздвинул их, провел языком по стиснутым зубам.

Ее нижняя губа дрогнула, но его это не удивило — он ведь и сам чувствовал, как по всему телу, начиная со рта, разливается дрожь. И как раз, когда он отметил это, она прервала и поцелуй, и объятье, и на мгновенье ему подумалось, что все происходящее может обернуться недоразумением, вылиться в наглые безответные приставания с его стороны. Но тут она торопливо раздавила сигарету в пепельнице и уже сама нежно притиснула его к мягкой спинке сиденья и надвинулась на него вплотную. Пока она осыпала его поцелуями и вновь шарила обеими руками у него под сорочкой, он обвил ее одной рукою за талию, нащупал кнопки на платье, расстегнул их и его пальцы заскользили по податливо мягкой нижней юбке и по голой коже.

— Мне раздеться?

Он кивнул и руками задрал ей подол, помогая снять платье через голову. На мгновение ярко сверкнула белая нижняя юбка, потому что проехала, зыркнув фарами, и исчезла в лесу какая-то машина. В этом коротком свету он увидел, что она как бы просительно смотрит на него.

— Не выйти ли нам на травку? Там так тепло.

Он кивнул, и она принялась расстегивать ему рубашку, пока он сам расстегивал брюки и расшнуровывал башмаки.

— Давай же, — шепнула она.

И вот она предстала перед ним в этой чуть ли не фосфоресцирующей нижней юбке на кромешно-черном ночном лугу возле проселка. Туфли она оставила в машине. Повернулась и сделала несколько шагов во тьму. Кожа у нее была очень белой, как это обычно и бывает у рыжих. Во всяком случае, он что-то такое читал. Опустив голову, --">