Владимир Семенович Гоник - Исповедь патриота

необъятную Россию, землю без конца и края, множество городов, деревень, хуторов, несметное население, тьму племен, неисчислимый православный и прочий люд – неужели евреи ведают всем и владеют?

Вообразить это не хватало мочи. Неужто все на свете им подвластно? Неужто все народы существуют и перемещаются по их воле? Неужто каждый шаг, каждый вздох у них под контролем и ничего не происходит без их ведома? Это ж какое немыслимое могущество! Представишь – оторопь берет, мороз по коже.

Бурова я помнил по совместному проживанию в одном провинциальном общежитии. Он даже ночью не знал угомона, ночь напролет ворочался с боку на бок, и казалось, огонь его глаз прожигает темноту. Одна мысль не давала Бурову покоя: он постоянно думал о евреях. Мысль о всеобщем, всемирном заговоре давно овладела им, захватила и не отпускала. Истина заключалась в их кромешной вине: все, что происходило в мире дурного, Буров связывал с евреями – войны, голод, катастрофы, рост цен, аварии, безработицу… Даже землетрясения, извержения вулканов, оползни и наводнения были делом их рук. И лампочки перегорали часто, потому что евреи подло меняли напряжение в сети.

Он был убежден, что ничего в мире не происходит само по себе, случайно, без участия евреев. Стоило лишь получше разобраться, найти концы, размотать и обязательно отыщется еврейский умысел. И Буров постоянно пребывал в поиске, искал и связывал между собой множество разрозненных фактов, случаев, событий… Это занятие стало смыслом его существования – сокрушительный заговор пронизал и опутал весь мир, проник во все щели, и только он, Буров, мог распутать эту дьявольскую сеть. Он повсюду искал тайные козни – искал и находил.

– Взгляни на школьные учебники, – призывал он. – Их составили евреи, чтобы запутать русских детей. А война в Персидском заливе?

– Но ведь Ирак начал… напал на Кувейт…

– Формально! Так только кажется. На самом деле за этим стоят евреи. Уж слишком им было выгодно. Ирак их обстреливал, они не отвечали. Выгодно, выгодно!.. Ирак и Кувейт – только видимость.

– А доказательства?

– Докажу! Не могло без них обойтись. Эту войну они устроили чужими руками. Если им надо, они что угодно устроят. Ты заметил, как у нас стали топить? Батареи холодные.

– Тоже евреи?

– А ты как думал! На прошлой неделе жарили, дышать было нечем. В этом весь смысл: то жара, то холод. Изводят! Общество "Память" тоже евреи организовали.

– Как?!

– Они, кто ж еще. "Память" на них работает. Пугает евреев, те бегут, Израиль крепнет. Дьявольский план. Это уже доказано.

– Кто доказал?

– Я! – он выложил лист бумаги с нарисованными кружочками, квадратами и треугольниками, соединенными стрелками. – Схема заговора! – глаза его сияли, излучая ослепительный неукротимый свет, и было понятно, что он ни перед чем не остановится, распутает любой заговор, всех выведет на чистую воду и предъявит счет.

Учиться Бурову было некогда, все время съедала патриотическая деятельность. По его наблюдениям выходило, что все занятия, семинары, лабораторные работы в институте совпадают с митингами и собраниями патриотов. Разумеется, учебное расписание было составлено с умыслом, чтобы отвлечь патриотов и помешать.

– Расписание составляют евреи, – убежденно доказывал Буров.

Он принципиально не ходил на занятия, если сомневался в чистокровном происхождении преподавателя.

– Пойми, это, как девственность: один раз сдался, и все, тебя нет. Но меня им не окрутить! – истово твердил он и стоял насмерть, храня свою непорочность.

Надо отдать ему должное: не было случая, чтобы он отправился на экзамен или зачет к преподавателю-еврею.

Иногда Буров делался чернее тучи. Чаще всего такое случалось, когда он доверял кому-то, а потом выяснялось, что человек оказался полукровкой или на четверть евреем. Не говоря уже о чистокровных евреях. Для Бурова это было подлинным несчастьем, он не верил, что чутье так могло его подвести, и расценивал случившееся как преднамеренный обман.

Обманувшись, Буров долго и безутешно горевал. Он погружался в черную меланхолию, горе застило свет. Я даже опасался за его здоровье: он выглядел таким беззащитным, таким ранимым.

В общежитие к Бурову приходили друзья, соратники по движению. Что-то общее читалось в их лицах, в глазах – какая-то неудовлетворенность, обида, недовольство, но вместе с тем заносчивость и высокомерие. Похоже, многих из них преследовали неудачи, жизнь не заладилась – то ли --">