Анна и Сергей Литвиновы - Ледяное сердце не болит

ты хотел длинноногую дивчину?

– Хотел.

– Зря хотел.

– А вы уверены, что рукопись именно мне, а не, скажем, Сереге Ветрову? Или – в отдел писем?

– Не, мужик просил конкретно тебе передать. Да вот тут и на конверте надпись: «Дмитрию Полуянову, лично в руки».

Из недр своей конторки охранник достал широкий, к тому же и толстый конверт из крафт-бумаги. Наклеенная на пакет аккуратная бумажка с отпечатанными на принтере буквами гласила, что послание и в самом деле адресовано Полуянову. Ни обратного адреса, ни подписи, ни фамилии отправителя на конверте не значилось. Дима снова сморщился:

– Вот графоманы неугомонные! – Взвесил послание в руке. – Да тут «Сага о Форсайтах», не иначе.

– Круче бери, – подыграл охранник. – «Война и мир».

– Ладно, прогляжу на досуге. Счастливого дежурства.

Полуянов пожал охраннику руку и пошел к лифтам. Он испытывал сильнейшее искушение сунуть конверт, не вскрывая, в ближайшую урну – однако мешало уважительное отношение к письмам трудящихся, которое юному журналисту успели привить на излете советских времен. Да и конверт был столь объемист, что ни в какую корзину не влез бы.

Дима поднялся на шестой этаж, который занимала редакция родных «Молодежных вестей». Прошел по пустоватому коридору в свой кабинет. Руководители нынче были на летучке, а рядовые сотрудники только подруливали в контору. Сейчас главное для Полуянова было не дать себя увлечь редакционным пустозвонством, байками и текучкой, а сохранить утренний настрой на написание питерской статьи, уже выстроившейся и выкристаллизовавшейся.

И ни в коем случае, конечно, не читать никаких графоманских рукописей.

…К трем часам дня статья была готова. Конечно, отвлекаться Дмитрию все равно пришлось. Заходил ответственный секретарь, требовал немедленно сообщить название еще не дописанного произведения и его точный объем. Неутомимая общественница Евгения Семеновна из кадров собирала деньги на коляску для только что родившей Анюты Бессоновой. Малышка Кира получила в презент питерского шоколадного «Оскара», расцеловала Диму в губы и звала в буфет попить кофе (журналист проявил стойкость и отказался).

Позвонила по городскому Надя. Никто, после того как погибла мама, не радовался ему – и его возвращениям, его приездам, его словам – столь же искренне, как Надя. И Полуянов очень ценил ее теплоту и ее свет.

Наконец он поставил точку. Вызвал на экран статистику: почти одиннадцать тысяч знаков. Как раз хватит на подвал.

– Сейчас надо сходить пообедать, – вслух сам себе сказал Дима, – потом придумать заголовок, сдать статью и вперед, домой. Точнее – к Надьке.

Окна его кабинета выходили на задний двор и типографию, откуда даже через двойные пластиковые рамы доносилось мерное гудение печатных машин. Но клочок двора все равно искрился снежными иглами под ледяным солнцем. Из труб вентиляции на крыше поднимались шапки пара.

Оставалось еще одно: разделаться с только что присланной рукописью, и Дима машинально, думая одновременно о названии статьи, морозе и Наде, ножницами вскрыл конверт. Ухватив двумя пальцами, вытащил из него содержимое. Что за чертовщина!

В письме оказались сложенные газетные листы формата А2. Газету Полуянов моментально узнал по верстке: не что иное, как его родные «Молодежные вести». Дима, в поисках хоть какого-нибудь внятного содержимого, отбросил первую газету, вторую, третью… А вот дальше… Когда он рассмотрел предмет, лежавший в специально вырезанном для него углублении на газетном листе, ему стало дурно.

Потому что в лужице черной крови, пропитавшей вокруг газетный лист, лежал обрубок человеческого пальца. Судя по маленьким размерам – то был мизинец. А аккуратный маникюр свидетельствовал, что мизинец когда-то принадлежал женщине.

***

Через три минуты Полуянов стоял внизу перед охранником.

– Скажите, а кто мне передал эту рукопись?

– Не знаю, Димуля, не я вчера дежурил. А что там, бомба?

– Почему бомба?

– На тебе лица нет.

Страшную находку журналист положил в сейф. Железный монстр застоялся в его кабинетике еще с советских времен (когда-то тут обретался секретарь партбюро редакции газеты, называвшейся в те времена «Комсомольскими вестями»). Дима аккуратно сложил в несгораемый ящик все, что связано с диким посланием. Сначала – две газеты с лежащим внутри их обрубком пальца. Сверху – прочую макулатуру и, наконец, сам конверт. Его Дима брал за --">