Елена Алексиева - Нобелевский лауреат

препаратами. Пол, потолок, стены, мебель, даже постельные принадлежности, которые были из особого антиаллергенного материала, — все подверглось обработке. При таком положении было бы нелогично, если бы окно открывалось. Тем не менее, Гертельсман обеими руками взялся за оконную ручку и яростно ее подергал. Ему даже показалось, что окно чуть-чуть поддалось, но следующая попытка лишь подтвердила всю тщетность его усилий. Сигарета дымилась у него во рту, сыпя пепел на антибактериальный, антиаллергенный персидский ковер. Он еще раз сильно затянулся, потом пошел в ванную и погасил сигарету в раковине. У него оставалось не более трех минут, чтобы решить, что он скажет аудитории. В голове не было никаких мыслей, во рту ощущался гадкий вкус сигареты. Зубная щетка была в неразобранном чемодане. Ему показалось, что в дверь кто-то постучал, и он крикнул «Да!», но никого не было. Гертельсман взглянул на себя в зеркало над раковиной. Лицо выглядело усталым, и от этого не таким мужественным, как обычно.

«Я уже не похож на писателя», — подумал Гертельсман. Из-за возраста черты лица заострились, а интеллектуальный блеск в глазах, по сути, скрывал растерянность и страх. Ему никого не хотелось видеть. Он испытывал одно-единственное желание — лечь в огромную, словно остров, высокую и широкую кровать и хоть немного поспать. В последнее время он вообще много спал, словно пытаясь отгородиться от чего-то.

«Вы в расцвете сил, — настаивала мисс Вокс. — Вашему творчеству еще только предстоит обрести ту плотность и ясность, которые станут товарным знаком ваших зрелых произведений. Получение Нобелевской премии не самое главное. Главное — что теперь вас будут читать».

«Соплячка!» — беззлобно подумал Гертельсман.

В комнате уже почти не ощущался залах сигарет — наверное, вентиляция в отеле работала отлично.

Писатель открыл чемодан и достал оттуда голубую рубашку. Он хотел снять пиджак, но вдруг почувствовал, как по спине пробежала холодная, прямо-таки ледяная дрожь, и опустился на краешек кровати. Рубашку бросил рядом.

«Я — совсем другой человек», — вновь мелькнула мысль.

В дверь постучали, и он поспешил захлопнуть ногой крышку чемодана.

— Господин Гертельсман, нам пора.

На Настасье был элегантный костюм бежевого цвета, лицо украшал свежий макияж. В такие моменты она напоминала Гертельсману скаковую кобылу, которая, раздувая ноздри, ждет сигнала к старту.

— Вы готовы?

Писатель молча пожал плечами.

— Тогда пошли. Организаторы мероприятия уже ждут. Перед ужином у вас будет полчаса, чтобы переодеться.

— Зачем? — возразил он. — Мне и так хорошо.

Настасья звонко рассмеялась. Смех ее звучал несколько истерично.

— Меня всегда удивляет ваше замечательное чувство юмора. Иногда я даже не нахожу, что ответить.

— Я тоже, — сказал Гертельсман. Он захлопнул за собой дверь и протянул ключ Настасье.

Город утопал в пыльной зелени. Хотя отель находился всего в двадцати минутах ходьбы от университета, где писателю предстояло встретиться с местными читателями, организаторы яростно воспротивились его предложению пройтись пешком и почти силой затолкали его в дорогую, явно арендованную машину, которая снаружи выглядела блестящей, но внутри, неизвестно почему, сильно пахла ацетоном. Они сразу попали в пробку, и вот уже пятнадцать минут торчали на каком-то перекрестке, находившемся, как подозревал Гертельсман, всего в нескольких сотнях метров от гостиницы.

— Слава богу, что мы выехали на целый час раньше, — вздохнула его болгарская издательница — немолодая, очень полная женщина, которая постоянно оборачивалась назад и смущенно улыбалась, обращаясь больше к мисс Вокс, нежели к нему. — Движение в Софии становится все кошмарнее. Что поделаешь, как-никак — столица…

— Сейчас, когда вы вошли в Европейский союз, наверняка у вас появятся средства, чтобы улучшить инфраструктуру, — предположила Настасья.

Издательница бросила на нее многозначительный взгляд и драматически закатила глаза. С шоферского места донеслось приглушенное, выразительное покашливание, которое можно было принять за сдавленный смех.

Гертельсман старался их не слушать. Его напрягал ломаный английский издательницы, а болгарский язык, звучавший как-то отрывисто и несколько угрожающе, смущал его еще больше. Вместо того, чтобы принимать участие в беседе, он уже несколько минут изучал тот отрезок дороги, --">