Станислав Лем , Юлиан Семенович Семенов , Юрий Маркович Нагибин , Эдуард Лимонов , Пьер Жильяр , Мануэль Васкес Монтальбан , Леонардо Шаша - Детектив и политика 1989 №4

настоятельнице, не таить своих сомнений, и она поступила согласно правилам. Ее отношение к дону Гонсало было тут ни при чем, и сестра Лусия подавила угрызения совести, успокоив себя тем, что, в конце концов, она заботилась о спасении его души: ведь грешников нужно спасать даже вопреки их воле. Особенно тех, кто вообще отрицает идею божественного, потому что в своем отчуждении от Бога они не признают или не знают, что являются грешниками. Отец Климент говорил об этом очень ясно: худший из грешников тот, кто не ведает о своем грехе, потому что тот, кто грешит сознательно, живет в постоянном страхе, а значит, он всегда может обрести дорогу в Дамаск^[1]. Интересно, на что он похож, этот Дамаск? Наверное, на тот город, что много лет назад она видела в понравившейся картине «Волшебная лампа Аладдина».

В столовой звонит колокол — в доме для престарелых начинается жизнь. Сестра Лусия благодарит небо за то, что ей дарована возможность еще один день быть полезной этим старикам, и медленной поступью упоенного счастьем ангела, за спиной которого развеваются крылья, направляется в общую спальню. Монахиня распахивает двери настежь и звонит колокольчиком.

— Сеньоры, сеньоры, вставать, умываться и на прогулочку.

Хриплые спросонья голоса раздраженных стариков явно не соответствуют ее приподнятому тону.

— Черт бы ее задрал!

— Пусть сама умывается и идет на прогулочку.

— А мне такой сон снился!

Тем не менее, кряхтя, они вылезают из постелей и вяло бредут в ванную. Все — кроме одного, и кто этот единственный непокорный, легко угадать по лицу монахини, одновременно раздраженному и смиренному.

— Дон Гонсало! Ну разве так можно! Давайте, давайте, все уже встали.

Но тот не обращает на нее никакого внимания и неподвижно лежит на своей кровати в углу комнаты. Наступающий день так противен ему, что дон Гонсало даже голову засунул под подушку.

— Дон Гонсало, не заставляйте меня повторять! А то мне придется позвать мать-настоятельницу, а она позвонит вашим племянникам.

Наконец монахиня теряет терпение и решительно направляется к нему. Она легонько трясет старика за плечо.

— Дон Гонсало!

Она трясет сильнее и тут, почувствовав, что в этом теле нет жизни, испуганно отдергивает руку.

— Боже мой, дон Гонсало!

Сестра Лусия отбрасывает подушку и понимает, что не ошиблась: на нее смотрит багровое лицо с полуоткрытым ртом и застывшим взглядом; монахиня вскрикивает и, зажав рот рукой, бегом бросается из комнаты, подальше от смерти.

Когда в приюте для бедных — так называют в народе учреждение, официально именуемое «Приют для людей третьего возраста», — умирает человек, тело его переносят в узкую комнату с высоким потолком, стены которой выложены желтыми плитками; свет сюда проникает лишь через маленькое оконце, напоминающее амбразуру крепости. Все покойники похожи друг на друга: ввалившиеся щеки, обострившиеся, застывшие черты. Закончив осмотр, врач моет руки под краном, непонятно зачем торчащим на желтой стене. А может быть, он здесь именно для того, чтобы врачи мыли руки. Сестра Лусия не то молится, не то плачет, стоя на пороге, а сзади слышится шелест одежды — это идет настоятельница со своим генеральным штабом: всемогущими сестрой Теофилой и сестрой Хесусой, за которыми следует сестра Ампаро, распоряжающаяся финансами приюта.

— Матушка, он умер в грехе? — резко поворачивается сестра Лусия к настоятельнице, но та, по-видимому, озабочена чем-то другим, потому что удивленно поднимает брови и смотрит на сестру Лусию растерянно и с упреком.

— Что вы называете грехом?

— То, что он говорил о Его Святейшестве.

— Мы будем молиться за него и положимся на волю Всевышнего.

Врач здоровается с монахинями и молча выходит в сад, где его ждет священник.

— Случай довольно странный. Без вскрытия я не могу ничего утверждать с точностью, но он умер, задохнувшись под подушкой. Вряд ли такой крепкий мужчина не мог скинуть ее, да и соседи по комнате услыхали бы, как дон Гонсало борется с подушкой, если бы тот задыхался.

— Может, они думали, что он во сне. Да к тому же, вы знаете, его не очень-то жаловали за высокомерие.

— Позвоните родственникам. Дети у него есть?

— Нет, только племянники; они привезли его сюда.

— Надо им позвонить: вскрытие может только усложнить дело.

— Да, особенно для монахинь. Настоятельница уже знает о ваших подозрениях?

--">