Григорий Осипович Набатов - По затерянному следу

посоветовалась с матерью.

— Понимаешь, мама, он сильный, ласковый. А иногда как будто чужой мне. Скрытный, беспокойный, молчаливый...

— Стерпится-слюбится, — сказала мать.

И вот уже тринадцать лет Ксения Никаноровна живет с Николаем. А он все такой же скрытный и не любит вспоминать о прошлом. Он неплохо работал кузнецом в подсобном хозяйстве психиатрической больницы. Был подтянут, исполнителен, никому не перечил. Скажут — сделает. И сделает на совесть, не придерешься.

Друзьями Николай Иванович не обзаводился, но ходить в гости не отказывался, чтобы не обидеть. Придет, выпьет две-три рюмки и просидит весь вечер молча. «Хлебнул, видать, браток, горя, вот и угрюмый», — говорили о нем знакомые.

Ксения Никаноровна не решалась надоедать мужу расспросами. Она любила Николая и не мешала ему жить в собственном мире раздумий и переживаний.

Лишь однажды она попыталась узнать, где Николай работал раньше.

— В колхозе, — ответил муж. И, словно боясь, что жена захочет выяснить подробности, поспешил добавить: — Немцы разорили его начисто. Народ, должно быть, разбрелся, кто куда. Написал на родину, да не отвечают.

* * *

...В подсобное хозяйство психиатрической больницы приехали под вечер. Не доезжая метров ста до поселка, Юрьев приказал шоферу остановиться. Дальше пошли пешком.

Кроме Юрьева, было еще двое понятых: Григорий Николаевич Зайцев, приехавший из Оболи опознать преступника, и председатель поселкового Совета Никулин.

Миновали шестой домик на левой стороне, и Никулин сказал:

— Здесь!

В одном окне горел свет.

Никулин постучал, прислушался, но никто не появлялся. Он постучал сильней. За дверью раздались шаги.

— Кто там?

— Это я. — Председателя Совета знали здесь в каждом доме. — Николай Иванович пришел?

— Нет еще, Василий Иванович. Задержался на собрании.

— Ладно. Я скоро загляну.

— А что за собрание? — тихо осведомился Юрьев у Никулина.

— Перевыборы рабочкома. Неведомский ведь заместитель председателя...

Они перешли дорогу и сели на скамейке в палисаднике. Минут через двадцать послышались голоса. По улице шла группа людей. От них отделился Неведомский. Он уверенно вошел во двор, поднялся на крыльцо и настойчиво, по-хозяйски постучал.

Едва он скрылся за дверью, как Юрьев и его спутники зашагали к дому. Дверь снова открыла старушка — это была теща Экерта.

— Добрый вечер, — поздоровался Никулин, войдя в комнату.

— Здравствуйте, — тихо сказали Юрьев с Зайцевым.

— Вечер добрый, Василий Иванович, — отозвался Экерт и оглядел незнакомцев. Вдруг он вздрогнул, лицо его побледнело. Метнул злобный взгляд в сторону Зайцева. Должно быть, узнал.

Юрьев сразу заметил в нем перемену.

— Садитесь, — твердо произнес он. — Я работник госбезопасности Юрьев. — Ваша фамилия?

Несмотря на сковавший его ужас, Экерт казался спокойным. Слишком долго готовился он к этой встрече.

— Неведомский.

— Имя и отчество?

— Николай Иванович.

Юрьев указал на Зайцева:

— Вы этого гражданина знаете?

— Нет, не знаю. Первый раз вижу.

— А вы, товарищ Зайцев, знаете его?

— Как же! Сколько лет рядом жили. Работали в одном колхозе. Это — Экерт! Начальник обольской полиции.

— Ух, сволочь! — побагровел Экерт. Он затрясся, как припадочный, стал закатывать глаза.

Капитан встал и резко произнес:

— Хватит, Экерт, играть... Вы арестованы!

* * *

ОБОЛЬ. 12 сентября 1961 года (ТАСС).

Выездная сессия Верховного суда Белорусской ССР закончила сегодня слушание дела бывшего начальника фашистской полиции в Оболи, Витебской области, Николая Артуровича Экерта (он же Николай Иванович Неведомский).

Изобличенный неопровержимыми доказательствами и свидетельскими показаниями, Экерт вынужден был признать себя виновным в совершении тягчайших государственных преступлений.

Предатель и палач приговорен к расстрелу.

Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.

--">