Андреа Камиллери - Похититель школьных завтраков

чернильница просвистела мимо лба Катареллы и со страшным грохотам врезалась в дверь. Катарелла пригнулся, прикрыв голову руками. Монтальбано в ярости стал пинать ногами письменный стол. В кабинет вбежал Фацио, держа руку на кобуре:

– Что это было? В чем дело?

– Спроси сам, пусть этот кретин тебе расскажет, кто там застрял в лифте. Может, вызвать пожарных? Только сначала убери его отсюда, я больше слышать его не могу.

Через секунду Фацио вернулся.

– В лифте обнаружен труп, – поспешно выпалил он, опасаясь, что в него тоже запустят чернильницей.

– Косентино Джузеппе, охранник, – представился человек, дежуривший у открытой кабины лифта. – Это я обнаружил бедного синьора Лапекору.

– А что это зевак не видно? – удивился Фацио.

– Я их отправил по домам. Здесь все меня слушаются. Я живу на седьмом этаже, – не без гордости заявил охранник, одергивая форменную куртку.

Интересно, подумал Монтальбано, что сталось бы с авторитетом Джузеппе Косентино, живи он не на седьмом этаже, а в подвале.

Покойный синьор Лапекора сидел на полу, привалившись спиной к задней стенке лифта. По правую руку от него валялась непочатая бутылка белого Корво. Слева лежала светло-серая шляпа. Бывший синьор Лапекора, при полном параде и даже в галстуке, оказался видным шестидесятилетним мужчиной, глаза его были открыты, взгляд выражал удивление, возможно потому, что на него напали сзади. Монтальбано наклонился и кончиком пальца потрогал темное пятно между ног убитого: совершенно точно кровь, не моча. Лифт устроен так, что невозможно увидеть спину убитого, чтобы понять, нанесено ли ранение холодным или огнестрельным оружием. Комиссар глубоко вдохнул: запаха пороха не чувствовалось, возможно, он успел выветриться.

Надо вызвать судебного врача.

– Как по-твоему, доктор Паскуано еще в порту или уже вернулся в Монтелузу? – спросил он у Фацио.

– Должно быть, еще в порту.

– Пойди позвони ему. А если там окажется Якомуцци со своими криминалистами – позови их тоже.

Фацио умчался. Монтальбано обернулся к охраннику: тот, отвечая, почтительно вытянулся по стойке «смирно».

– Вольно, – наконец устало произнес Монтальбано.

Комиссар узнал, что в доме семь этажей, на каждом по три квартиры, во всех есть жильцы.

– Я живу на последнем, седьмом этаже, – не преминул напомнить Косентино Джузеппе.

– Синьор Лапекора был женат?

– О да, синьор. На Пальмизано Антоньетте.

– Вы и вдову отослали домой?

– О нет, синьор. Вдова еще не знает, что она вдова. Сегодня рано утром она отправилась во Фьякку навестить сестру, у той, видать, что-то со здоровьем неладно. Села в автобус в половине седьмого.

– Извините, но откуда вам все это известно?

Может, седьмой этаж дает охраннику такие полномочия, что все обязаны перед ним отчитываться?

– Синьора Пальмизано Лапекора, – объяснил охранник, – вчера вечером рассказала об этом моей супруге, они частенько болтают.

– У них были дети?

– Один. Врач. Он живет далеко от Вигаты.

– Чем занимался покойный?

– Торговлей. У него контора в доме двадцать восемь на спуске Гранет. Но в последние годы он ходил туда только три раза в неделю, по понедельникам, средам и пятницам, видно, ему уже надоело работать. Он накопил деньжат и ни от кого не зависел.

– Вы просто кладезь, синьор Косентино.

Охранник снова вытянулся, как оловянный солдатик.

В этот момент показалась женщина лет пятидесяти, с ногами как тумбы, нагруженная тяжелыми пакетами.

– За покупками ходила, – объявила она, окинув охранника и комиссара мрачным взглядом.

– Очень приятно, – сказал Монтальбано.

– А мне вот, синьор, не очень приятно, понимаете? Мне теперь пешком тащиться на седьмой этаж. Когда вы увезете покойника?

И, еще раз испепелив обоих взглядом, она начала трудное восхождение, дыша как разъяренный бык.

– Это ужасная женщина, синьор комиссар. Зовут ее Пинна Гаэтана. Живет в соседней с нами квартире, и не проходит и дня, чтобы она не пыталась повздорить с моей женой, но та, конечно, как настоящая синьора, не платит ей той же монетой, и она бесится еще больше. Особенно когда мне надо выспаться после ночного дежурства.

Рукоятка, торчавшая у синьора Лапекоры между лопаток, была потертой и принадлежала обычному кухонному ножу.

– Когда, по-вашему, его убили? – спросил комиссар у доктора Паскуано.

– Ну, на глаз, сегодня между семью --">