Агата Кристи - Последний сеанс

медиуму, – заметил он. – Это элементарная предосторожность.

– Наверное, – вяло согласилась Симона.

Маленькая фарфоровая вазочка, которую она держала в руках, выскользнула из пальцев и разбилась на кусочки о плитки камина. Она резко повернулась к Раулю.

– Ты видишь, – прошептала она. – Я сама не своя. Рауль, ты меня сочтешь большой трусихой, если я скажу мадам Экс, что не могу провести сегодня сеанс?

Выражение болезненного изумления на его лице заставило ее покраснеть.

– Ты обещала, Симона… – мягко начал он.

Она прижалась спиной к стене.

– Я не стану его проводить, Рауль. Я не хочу.

И снова этот его взгляд, полный ласковой укоризны, заставил ее поморщиться.

– Я не о деньгах думаю, Симона, хотя ты должна понимать, что эта женщина предложила тебе за последний сеанс огромные деньги, просто огромные.

Она с вызовом перебила его:

– Есть вещи, которые значат больше, чем деньги.

– Несомненно, есть, – ласково согласился он. – Именно это я и хочу сказать. Подумай, эта женщина – мать, которая потеряла своего единственного ребенка. Если ты не так уж больна, если это всего лишь каприз с твоей стороны, ты можешь не удовлетворить прихоть богатой женщины, но можешь ли ты не помочь матери в последний раз взглянуть на своего ребенка?

Медиум в отчаянии выставила перед собой ладони.

– Ох, ты меня мучаешь, – прошептала она. – Все равно, ты прав. Я сделаю, как ты хочешь, но я знаю теперь, чего боюсь, – это слово «мать».

– Симона!

– Существуют определенные примитивные силы, Рауль. Большая их часть уничтожена цивилизацией, но материнство стоит на том же месте, где стояло сначала. Животные, человеческие существа, все одинаковые. Любовь матери к своему ребенку не может сравниться ни с чем в мире. Она не знает закона, жалости, она ни перед чем не остановится, она без всяких угрызений совести сметет все, что стоит на ее пути.

Симона замолчала, слегка задыхаясь, затем повернулась к нему с быстрой, обезоруживающей улыбкой.

– Я сегодня веду себя глупо, Рауль. Я это знаю.

Он взял ее руку в свои и настойчиво предложил:

– Полежи пару минут. Отдохни, пока она не пришла.

– Хорошо. – Симона улыбнулась ему и вышла из комнаты.

Рауль простоял пару минут в задумчивости, затем подошел к двери, открыл ее и прошел через маленькую прихожую. Он вступил в комнату на другом ее конце, в гостиную, очень похожую на ту, из которой только что ушел, но на одном ее конце находился альков с большим креслом. Его закрывали шторы из тяжелого черного бархата. Элиза готовила комнату к сеансу. Рядом с альковом она поставила два стула и маленький круглый столик. На столике лежали бубен, рожок, бумага и карандаши.

– В последний раз, – бормотала Элиза с мрачным удовлетворением. – Ах, мсье, хотелось бы мне, чтобы все это было уже позади.

Раздался резкий сигнал электрического звонка.

– Вот и она, эта огромная женщина, похожая на жандарма, – продолжала старая служанка. – Почему она не может пойти в церковь и помолиться, как положено, о душе своей маленькой дочки, поставить свечку нашей Божьей Матери? Разве не знает Господь наш, что для нас лучше?

– Откройте дверь, Элиза, – повелительным тоном приказал Рауль.

Она бросила на него косой взгляд, но подчинилась и через пару минут вернулась вместе с посетительницей.

– Я скажу хозяйке, что вы пришли, мадам.

Рауль шагнул вперед и пожал руку мадам Экс. Слова Симоны всплыли в его памяти: «Такая большая и такая черная».

Она действительно была крупной женщиной, и плотная черная ткань французской траурной одежды в ее случае выглядела почти преувеличением. Ее голос, когда она заговорила, был очень низким.

– Боюсь, я немного опоздала, мсье.

– Всего на несколько минут, – ответил с улыбкой Рауль. – Мадам Симона прилегла. Мне жаль это говорить, но она плохо себя чувствует, очень переутомилась, и нервы у нее напряжены.

Ее рука, которую она как раз собиралась убрать, снова сжала его руку, как тисками.

– Но она проведет сеанс? – резко спросила мадам Экс.

– О да, мадам.

Она вздохнула с облегчением, опустилась в кресло, снимая одну из тяжелых черных вуалей, окутывающих ее, и тихо произнесла:

– Ах, мсье, вы представить себе не можете, какое изумление и радость приносят мне эти сеансы! Моя малышка! Моя Амели! Видеть ее, слышать ее, даже – может быть – да, может быть, даже иметь возможность протянуть руку и прикоснуться к ней…

Рауль заговорил быстро и настойчиво:

– Мадам Экс, --">