Алексей Геннадьевич Евдокимов - Слава богу, не убили

Что Кирилл и исполнил — правда, не обнаружил в аптечке ни черта, кроме пакетикового чая. Тишаня на это только фыркнул, отодрал с треском кусок скотча, залепил им дырку в себе и как ни в чем не бывало доработал рабочий день, длившийся у них тогда, помнится, поболе КЗОТных восьми часов…

Вот бы кого к Чифу в агентство, думал Кирилл, идя дворами к метро — в службу вы(на)езда. У Димона и габариты, и будка, и нервы. Это тебе не ты…

Как меня, в самом деле, на подобную работу занесло?..

Из всех бесчисленных Кирилловых занятий нынешнее следовало признать не самым, конечно, экзотическим — но, пожалуй, наименее ему подходящим..

В бело-сером гулком зале неглубокой «Домодедовской» народу почти не было; с воем всосался в туннель поезд на «Красногрвардейскую». У квадратной колонны девица в полусползших с объемистого зада джинсах ныла в мобилу:

— Ой, «хаммер» — говно машина! Я те говорю! Если в плохую погоду по плохой дороге ехать — он сразу в грязи по крышу. Я после этого один раз хотела в него сесть — просто не смогла к дверце прикоснуться!..

«Нет, — снова подумал Кирилл, — это добро у нас точно не переведется…»

Никто никому ничего не должен. Никогда. По определению. Независимо от собственных прежних действий, даже если этим действием был заем крупной суммы денег.

За полгода коллекторской работы (строго говоря — стажировки) главным Кирилловым выводом касательно человеческой психологии (во всяком случае, психологии соотечественников) был именно этот: никто никогда не признает за собой никаких обязательств. Наличие же расписок, кредитных договоров и прочих подтверждений этим обязательствам сознательно или подсознательно расценивается как жульничество со стороны кредитора, обман, происки, несправедливость. Для Кирилла не было, разумеется, ничего странного в факте принципиального или фактического отказа возвращать долги, но его поразила сплошь и рядом обнаруживаемая должниками ИСКРЕННЯЯ убежденность в своей правоте.

В мире этих людей понятия обязательств действительно не существовало. Поэтому их реакции напоминали чисто животные, основанные на первичных рефлексах и эмоциях — а какую реакцию в таком случае мог вызвать посторонний тип, предлагающий и даже требующий расстаться с деньгами?..

«Хочешь стать окончательным и бесповоротным мизантропом, — говорил теперь Кирилл знакомым, — иди в коллекторы. Люди будут демонстрировать тебе две черты: жадность и хамство». Именно эти два свойства всегда были едва ли не самыми отвратительными для него самого. Почему Кирилл и ненавидел нынешнюю работу — хотя по покровительственным отзывам коллег и, главное, самого Пенязя, для непрофессионала справлялся он с ней на удивление прилично. Что не мешало Кириллу рассчитывать бросить ее на фиг, лишь только нарисуется сколь-нибудь пристойная альтернатива.

— Поговорить надо будет, — объявил Кот, едва Кирилл сунулся в комнату «оперативников». — Подожди минут десять, — и он снова нацепил уздечку с наушниками и отвернулся к монитору: видимо, общаться по «скайпу».

Кирилл отсыпал из тощего пакета в пустую кружку кофейного порошка, нацедил из недовольно бурчащего питьевого аппарата кипятку и сел в углу. Справа была полуоткрытая дверь Чифова кабинета, за которой просматривались Пенязь с одним из «соседей», загадочных частных детективов — Степаном, что ли, — попеременно вертящие в руках толстенькую черную трубку со вздутиями на концах. Оптический прицел, догадался Кирилл.

— …Че за ружбайка? — хмуро осведомлялся Чиф. — «Лось»?

— Девятый, — так же озабоченно отвечал «сосед». — Под тридцать-ноль шесть. Сейчас «Рысь» стоит, пока держит, но сколько протянет… И посветлей оптику хочется… Крон под дюймовую трубу, стальной моноблок — «Ширстон-классик» не подходит… Переменник, короче, нужен, от полтора-шесть до три-девять с нормальным светопропуском…

— Ну а сколько ты готов башлять? — спрашивал Пенязь.

— Ну, знаешь, не больше пятнахи…

— Ну, «Буррис», — уверенно предлагал Чиф. — Тридцать-шесть прекрасно держит. — Он принимался цокать мышкой, демонстрируя Степану что-то на мониторе. — Во: «Фуллфилд»-два, два-семь на тридцать пять…

— Нет у них «Буррисов»…

— «Луполдов» линейка, не смотрел?.. — цоканье продолжалось. — «Луполд Еуропиан»-тридцать, один двадцать пять-четыре на двадцать, прицельная рамка «Герман»-четыре… «Луполд Вари Икс-два», три-девять на --">