Люси Тейлор - То, о чем не говорят

мог не задумываться, что он чувствует, тренируя чужих сыновей, спортивных и дюжих, а потом глядя через стол на своего прыщавого и неуклюжего отпрыска.

Фредди Бартон был на год старше меня — шестнадцатилетний выпускник, еще ниже и менее спортивный. Полагаю, потому я и пытался с ним подружиться. Я пригласил его на ужин и смотрел, как он пожирает два десерта, и надеялся, что отец заметит, как Фредди отвратителен, как его чрево нависает над брюками и трясутся его подбородки. Я подумал, раз уж не могу заставить папу мной гордиться, пусть хоть стыдится поменьше.

Как в тот раз, когда я вывихнул плечо, катаясь на санках, и отец вез меня в госпиталь. Он не утешал меня — лишь сказал, что надеется, я не заплачу. Я чуть язык пополам не перекусил, чтоб не плакать.

Думая о той поездке в госпиталь, я уснул, и прежний кошмар всплыл во всей его жуткой ясности: горло словно прополоскали «Драно». Школьная медсестра диагностировала ангину и отослала меня домой. И теперь я стоял у подножия лестницы, глядя на отца, думая, что он, может, зашел домой пообедать. Он поднял одну руку, как полицейский на перекрестке, и сказал:

— Сюда не поднимайся.

Но наверху была моя комната, и моя кровать, и книги. Меня внезапно потянуло туда. Забраться в постель с книгой и сбежать в джунгли с волнистым черным жуком, бегущим по кремовой странице.

Я рванул по лестнице.

— Нет! — приказал папа.

Свирепый жар шел сверху. Мои ресницы опалило, лоб жгло. Сначала я решил, что это лихорадка. Но внезапно понял — наш дом горит! И мама, и Рут-Энн! Где они?

Я вспомнил историю, которую читал, — о мальчике, спасшем семью из горящего здания. Как хотел я быть этим мальчиком, героем, круче любой футбольной звезды. Видеть гордость и благодарность в папиных глазах, быть кем-то важным.

Я метнулся по лестнице, забыв об опасности, полный решимости спасти маму и Рут-Энн, чтоб папа мной гордился.

Папа преградил мне путь.

Нет!

Он схватил меня за плечи, вынудив смотреть ему в глаза. Они мерцали, как бледные, покрытые льдом камни.

— Есть то, о чем мы не говорим, — сказал он.

Это был кошмар моей юности, и я всегда думал, что мне только показалось, как папа это сказал, — до вечера, когда Элейн попросила меня ударить ее.

После этого, кажется, я слышал голос папы каждый раз, стоило закрыть глаза.

* * *

В субботу Элейн не смогла найти няню для Кори, так что я сел на метро шестого маршрута Лексингтона до Восьмой улицы и прошелся до авеню А, купив в магазинчике на углу стейки, бутылку кьянти и апельсиновый «Краш» для Кори.

Когда я вышел из магазина, ранним вечером, квартал уже кишел людьми, которые выглядели так, словно через пару часов заполнят местные неотложки, палаты в психиатричках и вытрезвители. Ведьма с пакетом из магазина проковыляла мимо меня, выплевывая что-то невнятное на всех языках Пятидесятницы. Косоглазая шлюха — экзотическая смесь китайской, латиноамериканской и афроамериканской крови — подпирала дверь обтянутым кожей бедром.

Из открытых окон тараторил рэп. Через дорогу на крыльце публичного дома стояла парочка, бранясь на каком-то диалекте, который звучанием напоминал взрывы поп-корна. Я чуял траву, слышал, как кричат матом, вкушал грязь и помои города.

Черт, как Элейн могла растить сына в такой дыре? Когда-то у квартала были надежды на расселение, но сегодня здесь бродили кучки бродяжек и парочки хмурых шлюх, напоминая испражнения тысяч голубей, страдающих поносом.

— Эй, мистер!

Они оказались рядом прежде, чем я сообразил, что происходит. Стайка пацанов, четверо ребят разных оттенков — от черного и коричневого до болезненно-белого. Они сошли с порога, сплошь жилы да кожа, как костлявые волки в тесных джинсах и ухмылках.

— Тусуетесь, мистер?

Заговорил татуированный пацан, следя за мной черными, хищными глазами дикого ночного зверя. Его кожа была цвета сумерек, словно сажа и дым, а шея — слишком тонкой, длинной и безупречной, чтоб принадлежать парню. На лице была насмешливая улыбка, которую мне хотелось подправить кулаком.

— Говорить умеешь? — спросил другой. Я заметил золотой зуб и услышал, как лопнула жвачка.

Я прижал к себе пакеты и протолкнулся сквозь них.

— Что предпочитаешь, мужик? Отсос? Дрочку? Или в зад любишь?

Я напомнил себе: это просто дети, пытающиеся шокировать. Они пискляво смеялись, как Кори, когда я взял его на фильм, на который не пускают без родителей и в котором, к --">