Монс Каллентофт - Смотри, я падаю

Пей, кури марихуану, нюхай кокаин, колись.

Купи гашиш у какого-нибудь индийца. А вот хоть бы и у этого.

Завтра это сегодня. А сегодня на самом деле было вчера. Арабы торгуют кебабами, китайцы продают дешевые пляжные коврики, южноамериканцы занимаются уборкой, а румыны и болгары завинчивают что-то в мастерских. От вони мочи, засохшего алкоголя, свежего холодного пива, сладких коктейлей и сидра сгущается воздух, одуревают комары и мухи с их тягой к крови, струящейся в венах подростков и текущей по тротуарам после поножовщины.

Кто видел тебя, Эмма?

Узнаете эту девочку? Ты ее видел? Возьмите этот снимок, покажите своим друзьям, может, кто-нибудь…

Whatever, man^[3].

Часто Тим подумывал, что Магалуф августовской ночью становится свидетелем как конца света, так и сотворения мира, но в нем нет места для седьмого дня, дня отдыха.

У пляжа, который существует и по сей день, между морем и горами, строились дома, чтобы дать приют счастью и мечтам, чтобы нажиться на мечтах. И тогда все дозволено, пока это не вредит бизнесу. Но даже и в таком случае ни у кого не хватает сил сопротивляться, потому что обещание красивой жизни попадает в цель как у подрядчиков, так и у туристов. Ты в стране беззакония. Ты можешь быть здесь кем-то отличным от того, кто ты есть на самом деле.

Одним из счастливчиков.

Одним из тех, кто пребывает в состоянии эйфории.

Обладателем того, чего жаждут больше всего. Вечной молодости и силы. Такая уж эта страна. Так будет, но вместо обещанного получилось то, что есть.

Кто-то хотел этой молодости от тебя, Эмма.

– На вкус похоже на наши сладости! Как шведские полосатые леденцы «Полькагрис»! Или рыбки, со́ски из желе. У вас есть что-нибудь, что по вкусу похоже на кислых рыбок?

– One more, girls, try the green gummibears this time. I make that shot myself. It’s my favourite^[4].

Two for one^[5].

Shit^[6], до чего крепкое! Shit, я опьянела, shit, какая я пьяная, на пляж, хочу танцевать, воо как. «Give me a drag of that»^[7].

Тим видит их. Как они пытаются научиться владеть собой, друг другом. Со снятым с предохранителя оружием, с указательным пальцем на курке. Их укачивает на черно-серых волнах асфальта, неоновый свет блуждает по побережью, и огни подсветки вновь выхватывают нагие тела на песке. Песчинки растирают самые укромные места, завтра там появятся маленькие зудящие ранки, боевые шрамы для демонстрации во время позорного пути в отель и завтрака с водкой, прежде чем пора будет снова выйти на солнце, обжечь кожу и начать все сначала. Дубль пять, шесть, семь.

Потом самолет полетит в обратную сторону.

Но они вернутся в следующем году.

Так человек приближается к своей жизни, думает Тим, когда идет темными задворками обратно к машине. Сначала мы крадемся на цыпочках, потом бросаемся со всего разгона навстречу той любви, которая, как мы надеемся, прячется во времени. В нашей тоске по любви мы играем с мыслью, что она, эта любовь, действительно существует.

Мы слышим, как люди ходят за закрытыми дверями. Мы слышим тех, кого мы любим. Они движутся к нам, и мы отказываемся перестать мечтать. О любви, о свободе и о возрождении душ.

Магалуф.

Где все началось.

Где царит опьянение, где может случиться все что угодно. Магалуф.

Все не могло закончиться здесь.

Ты еще оглянешься на свою жизнь, Эмма.

Тим видит, как красный свет вывески Benny Hill сливается с ночным небом и превращается в слабый узор, и он понимает, что, возможно, никогда не видел ничего прекраснее. Что там, где большинство видит уродство, есть красота.

То, чем мы все были когда-то. Вывеской на фоне неба.

Не взрослые и не дети. Мир, готовый к сотворению. Ну, давай.

А мне наплевать на это.

«U watch me dad»^[8].

Whatever^[9].

«me do da jump»^[10]

Lakritsshot?^[11]

Я не люблю лакрицу. Вы же знаете.

Я знаю, Эмма. Я знаю.

Есть вообще кто-нибудь, кто любит лакрицу? Всерьез? Кислых рыбок мне, please. / пожалуйста.

Папа.

Тим приехал в горы. Поставил машину на черной как ночь парковке и смотрит вниз на огни Магалуфа. Отсюда вывеска Benny Hill светит более темным оттенком красного, а подсветка ночного клуба Tivoli Nightclub трепещет на ветру, как и раньше.

Прочная подстилка осталась в багажнике, и он садится прямо на утес. Камень давит на копчик, и Тиму это нравится: неприятное ощущение не дает ему задремать, дает мыслям шанс поплутать еще некоторое время.