Натали Д. Ричардс - Пять абсолютных незнакомцев

складываются в слово «ШТОРМЕТЕЛЬ».

Я совсем падаю духом. Можно и не говорить с сотрудниками аэропорта, все и так понятно. Усталые туристы; переплетения зарядок для телефона; спящие под куртками пассажиры. Раскладушки в залах ожидания. Я замечаю указатель «Прибытие и вылеты» на ближайшей стене, но идти туда нет никакого смысла. Тут и без всяких расспросов понятно, что мой рейс на Питтсбург отменили – как и все остальные.

Я не попаду домой.

От этой мысли горло пронзает игла отчаяния. Мне очень нужно домой. Я нужна маме. Я должна ее смешить; должна уговорить смотреть всякую ерунду по телевизору. Я смогу отвлечь ее от мысли, что Фиби умерла под Рождество. Но для этого мне нужно добраться до дома.

Я набираю сообщение, но сразу стираю – и так раз за разом. Нет, не получится: я не знаю, как сообщить маме новости. Что бы я ни написала, она все равно распереживается до полусмерти.

Я сдаюсь и набираю номер моего отчима Дэниела. Дэниел работает бухгалтером, и работа ему очень подходит. Мягкий, спокойный, он – полная противоположность моей нервной и энергичной матери.

Дэниел берет трубку на втором гудке. Как и всегда.

– Мира, – слегка помедлив, произносит он. – Веселого Рождества.

– Ну, Рождество пока еще не наступило, – отвечаю я. – И веселье, честно говоря, тоже. – Пожалуйста, передай маме, что я застряла в аэропорту. Похоже, на всю ночь.

– Ты в аэропорту? Тебе нужна помощь?

– Нет, нет, просто рейс отменили из-за погоды. Даже не знаю, почему: на вид ничего ужасного. Я разберусь, но, похоже, до завтра улететь не получится. Просто передай маме… Ты знаешь, ей сейчас непросто.

– Не уверен, что…

Он как-то неловко замолкает, словно его отвлекли. Может, лапшу варит? Он всегда готовит лапшу на Рождество. Каждый год. Однажды я ее нарисовала: огромные желтые пласты теста, раскатанные тонюсеньким слоем по столу. Центром картины была скалка.

Дэниел покашливает.

– Может, тебе лучше оставить ей сообщение? Ты ей писала?

Я морщусь. Он что, шутит?

– Не, не хочу, чтобы она прочла на работе. Может, попросишь ее позвонить, когда вернется домой?

– Домой?

На сей раз пауза звучит как-то иначе. Ни вздоха, ни шороха.

Когда Дэниел заговаривает снова, в его голосе слышится напряженная печаль.

– Мира, мы с твоей мамой не живем вместе. Она тебе не говорила?

Я прикрываю свободное ухо ладонью. Наверняка я что-то неправильно расслышала.

– А? Что такое?

– Мы с твоей мамой разводимся. Я съехал две недели назад.

Это что, какая-то странная шутка? В моей голове мечутся обрывки вопросов, но я не могу их поймать. Кто-то проталкивается мимо меня с чемоданом, и от удара по колену слова вываливаются у меня изо рта.

– Что… Я не… Разводитесь?

– Мне очень жаль.

Похоже, ему и правда жаль. Но это неважно. Мне снова нечего сказать. Все так внезапно, так странно. Разве… разве хоть что-то предвещало развод? Я прожила с папой в Сан-Диего от силы полтора года, да и то возвращалась домой на шесть недель, когда умерла Фиби. И приезжала на каникулы! Я думала, у них все хорошо. Так мне казалось.

Я делаю шаг вперед, словно что-то меня толкает. Шагаю без цели: мимо зоны прибытия, мимо информационной будки, мимо чемоданов, раскладушек, семей с детьми. Дэниел говорит, что я по-прежнему для него важна – как и мама, разумеется, – и что он не хотел причинять никому боль. Я спускаюсь по эскалатору и бреду по нижнему уровню аэропорта. Вот конвейеры с багажом, вот убегающие в никуда ряды пластиковых стульев…

– Мира? – Туман в моем мозгу прорезает голос Дэниела. – С тобой все хорошо?

Какой до смешного нелепый вопрос. Однако я не смеюсь.

– Я… Это… Мне надо позвонить маме.

– Мне правда очень жаль. Странно, что она тебе не сообщила.

– Да уж. Получается, нас таких двое.

Обменявшись обещаниями не пропадать (я соглашаюсь позвонить, если что-то понадобится), мы вешаем трубку. Да уж, веселого Рождества. Счастливого Нового года. У меня так трясутся руки, что я еле-еле попадаю по кнопке сброса. Я останавливаюсь, чуть не врезавшись в бетонный столб. Меня мелко потряхивает, словно от электрического разряда: энергия, которая не находит себе выхода. Дэниел уходит от мамы.

Вернее, не так. Дэниел ушел от мамы. И все об этом давно знают – все, кроме меня.

Все в мире идет наперекосяк, но ничего не изменилось.

Пассажиры шагают по коридору. Предупреждения об урагане продолжают высвечиваться на всех экранах. Я перечитываю мамины сообщения за последние три --">