Алексей Михайлов - Проводник

казалось. И, хотя мы с ней практически не общались, это ощущение было очень стойкое. Для этого хватило одного только небольшого разговора. Он произошел, когда мы останавливались у нее перед армейкой.

Мать тогда вымоталась, бегая со мной целый день. И спать легла. А я не мог уснуть. Днем дрых с бодуна. Плюс волнение. Все-таки назавтра в армию идти. Страшно! Тогда еще дедовщина была жуткая. И война. По телеку то и дело показывали трупы, обстрелы, засады, отрезанные головы…

Сижу, в общем, на кухне, курю, а на душе паршиво так. Прямо хоть в петлю лезь. И тут тетя Шура заходит, молча чайник ставит греться, а потом вдруг включает проигрыватель пластиночный. Я еще подумал: «Кто на кухне проигрыватель держит?», — а потом понял, что там ему самое место. У нее ведь и кухня, и зал — всё в одном помещении. Я тогда это оценил. Всё равно половину дня на кухне торчишь, почему бы не делать это на диване, да еще под качественную музыку?

Из пластинок Шура выбрала самую неожиданную — Тома Вейтса. Ума не приложу, откуда она ее откопала. Я тогда даже не знал, что такой музыкант есть. И музыку такую вообще ни разу не слышал. Она была ни на что не похожа. Особенно на то, что могут слушать русские женщины в таком возрасте… Сколько ей тогда, кстати, было? Наверное, ближе к шестидесяти. Бабуля уже. У них с отцом большая разница была.

Ну Том Вейтс зажег. В самое сердце тетка попала. Я вообще-то другую музыку любил — Кино, Сектор газа. И, может быть, при других обстоятельствах, я на Тома Вейтса вообще бы не повелся. Но той ночью, на кухне, в центре Владимира, в шести часах от кирзовых сапог и в тридцати километрах от дома, под чай и сигарету, под тоску и отчаяние, эта пластинка зашла на ура. Сразу как-то осознанно стало все вокруг. Музыка очень удачно заполнила пустоту.

Шура села рядом, также молча закурила, а когда чайник закипел, молча встала, заварила чай с мятой и налила мне чашку. Так мы сидели, курили, пили чай и молчали. Слушали музыку. Наверное, с полчаса. Так можно только с родственной душой молчать. Атмосфера не нарушилась даже, когда сторона у пластинки кончилась. Наоборот, стало все как-то еще более реально. Более осязаемо. За окном темно, с открытой форточки затягивает теплый июньский воздух с запахом только что прошедшего дождика, а с лампы растекается уютный желтый свет.

Тетя Шура пластинку перевернула и еще чая подлила. А потом спрашивает ни с того, ни с сего:

— Что, Илюшка, боишься?

— Боюсь, — отвечаю, а у самого руки затряслись.

— Не бойся, — говорит, — Господь не пошлет человеку сверх того, что он вытерпеть сможет. Ничего с тобой не случится…

Мне эти слова глубоко в душу запали. Я много раз их потом вспоминал. У меня ведь ни ранения, ни царапины за всю службу. Только мозоли и синяки. От упражнений и дедушек наших. Да и то, сам виноват.

И Том Вейтс глубоко в сердце засел. Когда пластинка до «Меч-рыбы» дошла, я вообще успокоился. Мы чай допили, и я спокойно спать пошел. И спал как убитый оставшиеся несколько часов. С утра встал бодрячком. Настроение — боевое. Простились мы с тетей Шурой, и больше я ее не видел. Даже после демобилизации. Как-то не сложилось.

А пластинку эту я где-то через год снова встретил. Точнее не пластинку, а компакт диск. Мы тогда только в Ханкалу прилетели. Дождь был, темно. Нас сначала в какой-то ангар загнали пустой. Смотрю, а там на столе письменном коробка от диска лежит. Сразу узнал, метров за пять. Я даже глазам не поверил. Тот самый альбом. Я ее открываю, а в ней — новенький диск. Ну я его и включил тут же. Хорошо, там бумбокс стоял, и хозяина всего этого добра не было поблизости.

Это был как луч света. Сразу на душе как-то легче стало. Мы ведь на войну приехали…

Наши, как музыку услышали эту, так офигели все до одного. Там альбом начинался с подземного мира. Еще бы, я бы при других обстоятельствах тоже стреманулся. Но никто ничего против не сказал. Даже повеселели все. Это же по-любому лучше, чем в тишине всякую дрянь в башке гонять. Тогда-то меня неформалом и прозвали. Так и осталось погоняло это среди армейских корешей до сих пор. А на диске мы даже первую песню не дослушали. Построили нас, и в расположение. Ну я тогда этот диск и тиснул. Нехорошо, конечно, но по-другому не мог. Понял, что это не простое совпадение. Да и кто тут его слушать будет, мажор какой-нибудь штабной? Обойдется, пусть Любэ слушает!

В общем, протаскал я этот диск с собой почти полгода, а послушать так и --">