Дмитрий Галабир - Хроники несчастных

малейшего желания приблизиться к ней, коснуться её лица, тела, волос. В моей постели лежала чужая женщина.

Мы не ссорились накануне, не таили друг на друга обид, всё было также как и всегда. В этом и скрывалась, наверное, еще одна причина столь грустного финала нашей истории – я устал от однообразия.

Со временем я охладел и к её чувствам, мыслям, к тому, как она проводит дни, пока я на работе, о чем переживает или мечтает, как чувствует себя, какие планы строит. Полное безразличие, если быть откровенным.

На первую годовщину семейной жизни друзья подарили нам нашу свадебную фотографию, сделанную в виде большого паззла. Он насчитывал тридцать тысяч деталей, так что собирали мы его долго, очень долго. Это было нелегко, но мы справились, сделали это вместе – мы же только поженились, нас распирало от счастья и любви.

Закончив, с гордостью водрузили его на стену в гостиной и всё не могли налюбоваться. Красивое получилось фото. И мы на нём были красивые.

Но спустя пару лет я возненавидел его. Из разряда обожаемых предметов интерьера он перешел в ненавистные даже несмотря на то, что когда-то был символом нашей семьи, олицетворением счастья.

Запечатлённые на нем Руслан с Аней давно остались в прошлом, вот он и бесил меня. Муляж, лживая примета не менее лживого счастья.

Однажды утром, пока Аня спала, я не выдержал и, сняв его с петли, бросил на пол. Звонко треснуло стекло, детали паззла разлетелись по всей комнате, а я словил себя на мысли о том, что испытываю облегчение. Больше не придется видеть его в своей квартире – этот дурацкий глупый паззл. Без него будет легче дышать, честное слово.

Выглядело всё так, что он сам сорвался и упал, хотя, что об этом подумает Аня меня не волновало.

Я ждал, что все вернется на круги своя, пламя вспыхнет вновь, но заставить себя любить заново – задача невыполнимая. Все равно, что склеить разбитую на тысячи осколков чашу: если все и срастется, вскоре она снова рассыплется, ведь в ней уже никогда не будет прежней прочности и целостности.

Тем поворотным утром я стоял, замерев, возле нашей кровати и смотрел на Аню, изучал её – внимательно, скрупулезно. Искал в ней что-то новое, хотел вдохновиться тем, что раньше не замечал, но это ничего мне не дало. Напротив – убедило в худшем. Внутри уже ничто не дрожало в ответ на тело, некогда сводившее с ума. Вместо былого трепета в душе лишь звенела холодная тишина.

Прекрасно всё помню.

Тело её скрыто наполовину под хрустящей белой простыней и залито блеклым ранним солнцем. Вторая половина полностью обнажена и я четко могу разглядеть изгибы её шеи, спины, контуры плеч, очертания рук и ног, волосы, волнами разлившиеся и застывшие на подушке, сомкнутые, слегка подергивающиеся во сне глаза и губы. И я – стоящий перед кроватью как истукан. Смотрю и жду непонятно чего.

Так и шло дальше, потому что я оказался в тупике. Вместо возрождения любви или рождения хотя бы какой-то симпатии во мне всё больше росли лишь ледяное отчуждение и безразличие.

Так я и пришел к решению о разводе – иных вариантов решения проблемы не представлялось. Уже решился обо всем ей рассказать, но вдруг случилась трагедия – родители Ани попали в аварию и погибли. Я видел, как ей больно, как она страдает, и все потенциальные разговоры о разводе отошли на второй план. На первые роли в нашей семье вышла новая трагедия и потеря.

Я предпочел держаться в стороне, потому что даже не мог заставить себя просто обнять её или сказать что-то утешающее, ободряющее. Когда она не сдерживала чувств и рыдала, я нелепо похлопывал ее по плечу и равнодушно смотрел куда-то в сторону, думая о чем-то другом.

И вот мы едем в одной машине, а я всё убеждаю себя в том, что нужно просто подождать. Еще немного, совсем чуть-чуть. Три или четыре месяца, не больше. Этого времени хватит, чтобы резонанс трагедии сошел на нет и я смог нормально подать на развод. Чтобы никто не сказал потом – ужас, какой он подлец, мерзавец! Бросить жену в такой момент!

Никто этого не поймёт.

Встряхиваюсь, отгоняя вязкий, неумолимый сон и громко выдыхаю, бегло оглядывая Аню.

Спит всю дорогу и как же я этому рад. Не говорит ни слова, не ёрзает на сиденье, не молчит, грустно и задумчиво глядя куда-то вдаль, не вымаливает немо у меня утешенья и внимания, не включает эти сопливые песенки, под которые хочется взять и повеситься. В общем, нисколько не раздражает. Пусть давит на массу хоть до самой границы, я не --">