Лена Савченко - Игра со смертью

приходится.

  Когда это кончится? Когда эти собаки уже поймут, что ничего не добьются от меня? Боль не заставит говорить, как и унижения - ничего. Я буду молчать, до последнего, потому что... нет, не ради службы, долга, чести или достоинства. Не за этих кукловодов я тут не могу уже кричать - сорвала голос, за других. За тех, кто делал точно так же.

За Полину и ее товарищей, которые не выдали никого, за всех ребят, которые полетели в шахты живьем. За тех партизан, которые ушли на войну, которых в пору было назвать детьми и чье место займут еще сотни таких других. И будут занимать, пока война не кончиться. Дети. Да, взрослые дети, которые лишились всего и выбрали злобу. За маленькие, горящие глаза ненавистью и за дрожащий от нее голос. За дикость и недоверие к людям. За всех, кто отдал свои жизни, отдает и еще отдаст. За Степу, его любовь, которая так долго грела и давала надежду, свет, позволяла жить и стараться наслаждаться этой жизнью. Пусть и короткими ночами, боясь даже издать лишний звук.

Я смутно помнила, как Ронев держал меня недавно на руках. Перебирал волосы, раскачивал как ребенка. И я рада, что ощущение мира начало возвращаться ко мне только сейчас – потому что не хотелось чувствовать фон эмоций жениха в тот момент.

Допрос. ч 2

Когда за дверью послышались голоса, я встрепенулась, приподнимаясь на локтях.

-Здесь? (нем.) - поинтересовался  мужской голос, замерев возле моей камеры. Очередной незнакомец. Я чертыхнулась, косясь на железную обшарпанную дверь.

-Да (нем.) - подтвердил надзорный. Слух уловил шуршание бумаг, я по привычке больше, чем по желанию, затаила дыхание. Человек, похоже, сильно нервничал – не найти нужный документ в кипе сразу мог лишь не проффесинал, а вряд ли сюда бы такого допустили, либо некто чем-то испуганный. Выдал меня тяжелый, сырой кашель.

-Вот оно (нем.)

Воцарилось молчание, затем дверь со скрипом открылась. Я даже удивленно приподняла брови – как же это я его не признала?  Джеррит Хопп собственное персоной, какая честь! Вот уж не думала, что на меня спустят эту овчарку. Я видела его всего два рада от силы. Немец был скуп на проявление эмоций, любые любезности и являлся крайне опасным типом, с которым точно не стоило связываться. Иногда мне казалось, что он принес свое сердце Гитлеру на блюдечке, а под формой, в груди зияла черная дыра. По слухам, он был приближен к этому недобитому коротышке.

Оперившись на деревянный стол, блондин заглянул на обложку папки. Личное дело. Как хорошо, что я была в состоянии приближенному к адекватному.

-Екатерина Ставыло, - отчетливо произнес мужчина.

Сердце пропустило один удар, затем второй. Откуда?! Откуда эта нацистская тварь знает мое имя?! А Степа, он… забыв про боль во всем теле, я рывком поднялась, прильнув к решетке. Эталон арийской нации удовлетворённо хмыкнул.

Включился свет, я зажмурилась, а затем смогла различить слабую усмешку. Проклятие!

- Это было лишь предположение, моя дорогая, - спокойно заговорил немец, оперившись о столик с инструментами, - Мы смогли узнать у одного человека это имя и долго ломали голову кому оно принадлежать.

Он говорил спокойно настолько, что мне захотелось вырвать этот поганый язык собственными руками. Лишь бы не трогал родного наречия, по которому слух порядком истосковался. И интонация оставалась такой же безучастной, приглушенной. Я судорожно пыталась вспомнить, что знаю еще о нем.

«Долго» - значит это не Степа. Но подозрение, закравшееся сейчас в голову, не давало покоя.

-И что такая красивая девушка забыла в советской слежке?

Джеррит развернул папку ко мне, и я действительно увидела свое личное дело. С фотографии на меня смотрела далекая, от моего теперешнего внешнего вида, обаятельная девушка. Мысленно себя одернув, я нацепила маску.

Криво усмехнулась. Настолько, насколько это было возможно. Оценивающий взгляд быстро пробежался по незваному гостю.

- Джеррит Хопп, - я приподняла подбородок, - Уж простите, что не кланяюсь.

Уж лучше слушать немецкий, чем русский из уст этого ушлепка.

- Чем же моя персона привлекла ваше внимание?

Пусть лицо и было изуродовано, но в глазах ясно можно было разглядеть хладную насмешку. Может быть, сейчас надо мной снова будут издеваться? Я вспомнила за это время много пыток, которые на мне еще не опробовали. И знала, что теперь точно выдержу. Слишком привыкла.

Я оперлась руками о решетку и в упор --">