Таня Танич - Жила-была девочка, и звали ее Алёшка

детства — говорили, что даже родилась в рубашке. Проверить, правда это или нет, я не могла, поэтому просто поверила тому, что акушерка, принявшая меня, едва живую, после трудных родов, громко заявила: "Ух, какая девка! Везучей будет!" С этой легендой я поступила в дом малютки, с ней же и вышла оттуда. И несла ее с собой постоянно, как паспорт или свидетельство, или мою первую настоящую сказку.

В сказке я оказалась едва ли не с первого дня. Уже то, что меня оставили в больнице, написав отказ, а не выбросили из окна движущегося поезда или спрятали где-нибудь под скамейкой в заброшенном парке, было хорошим знаком и удачным началом волшебного жизненного пути.

Потом мне повезло во второй раз, когда при переводе из роддома вечно рассеянные регистраторши что-то напутали в документах, и в дом малютки я поступила под мужским именем Алексей. Пока чиновники впопыхах пытались исправить путаницу, в новом доме меня величали нейтрально — Лёшкой. В результате возни с документами, затянувшейся на пару лет, прозвище прижилось, я с радостью откликалась на него, не понимая, зачем нужно что-то менять, и почему строгие тети в костюмах вдруг начали спрашивать:

— Деточка, а какое имя ты бы себе хотела?

Я стояла на своем, утверждая, что зовут меня Лёшкой, и никак иначе. Конфуз удалось замять компромиссным переигрыванием мужского имени на женский лад. В итоге в исправленной метрике вывели звучное и красивое "Алексия Подбельская", и все успокоились. А я — я была счастлива. Мне ужасно нравилось так называться.

— Надо же, такая маленькая и такая упрямая, — говорили наши воспитатели. — Имя какое специально для нее придумали! Не каждому ребенку так везет!

Так моя везучесть стала чем-то само собой разумеющимся, и я сама свято верила в нее. Тем более, мне повезло в третий раз, на этот раз с детским домом, в который я попала после достижения четырехлетнего возраста. Это был небольшой, старый, "малокомплектный" приют. В отличие от огромных и солидных детских домов-интернатов на несколько сотен воспитанников, нас, сирот от четырех до пятнадцати лет, насчитывалось здесь до сорока человек. В приюте даже не было классных комнат для обучения, для этого просто не хватило места. Весь второй этаж занимали спальни девочек и мальчиков, а на первом размещались столовая, игровые комнаты и небольшой актовый зал с библиотекой.

Состояние моего нового жилища, конечно, оставляло желать лучшего. Некогда роскошное, хоть и небольшое здание санатория для перенесших туберкулёз граждан, отданное послевоенным беспризорникам, за сорок лет изрядно прохудилось. Оно натужно хрипело, сипело, вздыхало каждой деревянной ступенькой, каждой полуоторванной оконной рамой, каждой дверцей, едва не слетавшей с петель. В морозные и вьюжные зимние ночи мы мерзли в своих кроватях от гуляющих по этажам сквозняков. Я даже привыкла спать в шапке и варежках — это было так необычно, будто на зиму мы переселялись в страну Деда Мороза. Во время межсезонных дождей бороться с протекающей крышей приходилось путем расстановки по комнатам больших кастрюль и тазиков, и ритмичное постукивание капель о металлическую поверхность стало моей любимой колыбельной перед сном.

Зато в этом небольшом и уютном мирке все было просто и очень искренне. Сердобольные нянечки и воспитатели действительно нас любили, воспринимая каждую "сиротинушку" почти как родного ребенка и балуя по мере возможностей. Они старательно прикармливали воспитанников сверхнормированным пайком, который удавалось раздобыть на продуктовых базах всеми правдами и неправдами. В то время как на огромной территории Страны Советов процветал подход: "Работник! Тащи домой, все, что плохо лежит!", наши взрослые действовали наоборот — несли из дому старые игрушки, потрепанную, но еще годную одежду, редкие конфеты и печенье, которые покупали за свою же, кровную и небольшую зарплату.

Ну а наш общий отец, или "батька", как привыкли называть в приюте директора Петра Степановича, уделял все свое внимание нашему окультуриванию. Тем более, что важные чиновники всячески способствовали идеологической окраске воспитания и тому, чтобы дети-сироты не чувствовали себя обделенными. К нам регулярно приезжали с выступлениями ансамбли самодеятельности различных заводов-фабрик и, едва помещаясь в актовом зале, истошно пели со сцены патриотические песни. Нас дружно и организованно водили в кукольный театр и цирк. Когда мы --">