Владимир Владимирович Набоков - Смерть

                               Или ты боишься,

что свяжут смерть твою со смертью… Стеллы?

ЭДМОНД:

Нет, о тебе я думал. Вот что! Дай мне

чернил, бумаги. Проще будет.

(Пишет.)

                                             Слышишь,

перо скрипит, как будто по листу

гуляет смерть костлявая…

ГОНВИЛ:

                                     Однако!

Ты весел…

ЭДМОНД:

                Да… Ведь я свою свободу

подписываю… Вот… Я кончил. Гонвил,

прочти.

ГОНВИЛ:

(читает про себя)

            «Я умираю — яд — сам взял —

сам выпил»… Так.

ЭДМОНД:

                          Теперь давай; готов я…

ГОНВИЛ:

Не вправе я удерживать тебя.

Вот — пузырек. Он налит зноем сизым,

как утро флорентийское… Тут старый

и верный яд. В четырнадцатом веке

его совали герцогам горячим

и пухлым старцам в бархате лиловом.

Ложись сюда. Так. Вытянись. Он сладок

и действует мгновенно, как любовь.

ЭДМОНД:

Спасибо, друг мой… Жил я тихо, просто

а вот не вынес страха бытия…

Спасаюсь я в неведомую область.{5}

Давай же мне; скорей…

ГОНВИЛ:

                                   Эдмонд, послушай, —

быть может, есть какая-нибудь тайна,

которую желал бы ты до смерти…

ЭДМОНД:

Я тороплюсь… Не мучь меня…

ГОНВИЛ:

                                           Так пей же!{6}

ЭДМОНД:

Прощай. Потом плащом меня накроешь.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Та же комната. Прошло всего несколько мгновений.

ЭДМОНД:

Смерть… Это — смерть. Вот это — смерть…

(Медленно привстает.)

                                                               В тумане

дрожит пятно румяное… Иначе

быть не могло… О чем же я при жизни

тревожился? Пятно теперь яснее.

Ах! Это ведь пылающий провал

камина… Да, — и отблески летают.

А там в углу — в громадном смутном кресле,—

кто там сидит, чуть тронутый мерцаньем?

Тяжелый очерк выпуклого лба;

торчащая щетина брови; узел

змеиных жил на каменном виске…

Да полно! Узнаю! Ведь это…

ЧЕЛОВЕК В КРЕСЛЕ:

                                       …Эхо

твоих предсмертных мыслей…

ЭДМОНД:

                                            Гонвил, Гонвил,—

но как же так? Как можешь ты быть здесь —

со мною, в смерти? Как же так?..

ГОНВИЛ:

                                                Мой образ

продлен твоею памятью за грань

земного. Вот и все.

ЭДМОНД:

                           …Но как же, Гонвил:

вот комната… Все знаю в ней… Вон — череп

на фолианте; вон — змея в спирту,

вон — скарабеи в ящике стеклянном,

вон — брызги звезд в окне, — а за окном,—

чу! слышишь, — бьют над городом зубчатым

далекие и близкие куранты;

скликаются,  — и падает на дно

зеркальное червонец за червонцем…

Знакомый звон… И сам я прежний, прежний, —

порою только странные туманы

проходят пред глазами… Но я вижу

свои худые руки, плащ и сборки

на нем — и даже, вот, — дыру: в калитку

я проходил — плащом задел цветок

чугунный на стебле решетки… Странно,

все то же, то же…

ГОНВИЛ:

                          Мнимое стремленье,

Эдмонд… Колеблющийся отзвук…

ЭДМОНД:

                                                Так!

Я начинаю понимать… Постой же,

постой, я сам…

ГОНВИЛ:

                    …Жизнь — это всадник. Мчится.

Привык он к быстроте свистящей. Вдруг

дорога обрывается. Он с края

проскакивает в пустоту. Ты слушай,

внимательно ты слушай! Он — в пространстве,

над пропастью, но нет еще --">