Елена Грантовна Степанян - «Третьяковка» и другие московские повести

Над тупым однообразьем быта…

Где-то на исходе сентября

В зале Репина они столкнулись.

Старая смотрительница в зал

Торопилась свой,

А девочка спешила

В противоположном направлении.

– Я могла ее и не узнать,

Девочки меняются так быстро…

Стрижка новая,

Загар ей не к лицу…

Да, она ее бы не узнала,

Если бы не посмотрела та

Ей в глаза

Так прямо и так странно —

Раньше в сторону всегда смотрела.

День прошел,

Потом прошли недели…

И хотя смотрительница знала,

Что теперь никто уж не придет, —

Поднимая взгляд на «Мокрый луг»,

Не могла она никак привыкнуть,

Что скамейка перед ним

Всегда пуста.

Все полотна в этом зале

Для нее давно уже слились в одно,

Тонким пониманием искусства

Никогда она не отличалась,

Знала только имена —

Вот здесь Крамской,

Вот здесь Саврасов,

Вот Васильев, о котором все

Знают,

Что он страшно рано умер.

Но чтоб целый год глядеть на «Мокрый луг»!

«Оттепель» печально величава,

«Крымский лес», таинственный, тревожный…

Что такого в этом «Мокром луге»?

Вот опять Крамской. «Портрет Васильева».

Она вгляделась —

И отпрянула, едва не вскрикнув.

Да, не раз ей доводилось слышать

И читать

О безутешных душах,

Заточенных в собственном портрете.

И союзник трезвого рассудка,

Скептицизм,

Всегда его спасал

От того, чтоб этой мистике поддаться.

Но сейчас —

Рассудку не под силу

Опровергнуть

То, что происходит

На картине этой небольшой…

Кровью налиты его глаза,

Кровью и слезами.

По лицу,

Искаженному страданьем,

Пробегает

Судорога боли… Боже! Боже!

Ведь она, придя сюда работать —

Много лет назад,

Знакомилась отдельно

С каждою картиной,

И портреты

Были ей во много раз милее,

Чем занудные тоскливые пейзажи…

Не могла она такого не заметить!

И Крамской не мог такого написать.

Что же здесь происходило?

Что сейчас

Происходит?

Ах, одно понятно:

Он остался,

А она – ушла.

Целый год она здесь провела.

Целый год под яростным напором

Дней волшебной отроческой силы

Отступала Времени река,

Образуя крохотную отмель —

Место их таинственных свиданий.

Эти дни иссякли.

Он остался,

А она ушла,

Ведь было надо

Продолжать учиться,

Начинать работать,

Выйти замуж

И родить детей.

А в соседнем зале торопили

Поздних посетителей на выход,

И пожарные бесцеремонно

Занялись проверкою объектов.

Старая смотрительница снова

Подошла к нему

И безотчетно

По лицу погладила рукой,

И подумала:

– Напрасно застеклили,

Без стекла ему, наверно, было б легче…

Время шло, уже гасили свет,

Был рабочий день ее окончен.

Но в дверях опять ей захотелось

Задержаться

И окинуть взглядом

Этот «Мокрый луг», слезами исходящий

О несбывшейся любви земли и неба.

Кончился ее рабочий день,

И она ушла

И больше не вернулась.

Из книги «Матрона Московская»

Вступление к поэме

По зависти, дегтя чернее,

Спускается Ангел

В одеждах – не сыщешь беднее.

Ах, матушка-зависть!

Ну нечем тебе поживиться:

Короткие ручки и ножки,

Запали пустые глазницы.

А кабы явилась Матрона

В своем настоящем обличье,

Да разве решились бы мы

Простить ей красу и величье?

Наш мир перевернут.

И все, что нам радует сердце и взгляд,

Рукою невидимой черной

Толкает нас в ад.

Меж Богом и нами

Протиснулась некогда зависть-змея,

И ранит чужая удача

Нам душу больней,

Чем потеря своя.

Зловещая тайна —

Ее не сумел разгадать псалмопевец Давид,

Отрава, чьим привкусом

Все мирозданье горчит,

И чахнут деревья,

Дыханием зависти обожжены,

И звезды на смерть и истленье

По зависти осуждены.

Вот так и живем

В заколдованном нами же царстве.

И если погибнет оно,

Куда нам податься?

Обители света

Не примут

Завистливых-злобных —

Тогда только тьма остается,

Полна скрежетаний зубовных.

Да разве забудешь, как солнце

В автобусных стеклах плескалось!

Как небо за поворотом

С озерной водою смыкалось!

Как сказочный город бежал

Навстречу тебе, как на праздник, —

И все это тьма пожрала

И воспоминаньями дразнит!..

А что еще вспомнить?

Как