Александр Исаевич Солженицын - Пьесы и сценарии

Отвязывают верёвки.

Пор-рядочек армейский. Так. Ну, подняли! На тумбы!

Зеркало поднимают ребром на приготовленные тумбы.

ГОЛОС ГАЛИНЫ

Зачем вам зеркало?

МАЙКОВ

Яйцо Колумба!

Простая мысль. Не скрою — ради

Оригинальности отчасти,

Сегодня — праздник в нашей части,

Обширный ужин при параде,

А в этом зале нет стола — или упёрли кто.

Вспыхивает яркий электрический свет на люстре. После этого все огни гасятся, уносятся, кроме забытых двух-трёх свечей. Виден десяток хлопочущих красноармейцев, которые потом постепенно тоже уйдут. Доброхотов-Майков, стройный невысокий светлоусый офицер отменной выправки, со многими орденами, иногда без надобности позванивающий шпорами. За столом справа — «карманная» Анечка в военной форме и Галина, одетая строго, с преобладанием чёрного. Радист согнулся у рации. Зеркало блещет в зрительный зал.

(Примерившись.)

Не низко?..

(Картинно облокачивается о подзеркальник с точёными ножками, торчащий теперь вперёд.)

По вдохновению, Галина Павловна! Как пианистка,

Вы знаете — его не охватить логическим умом…

(Жест солдатам класть зеркало плашмя, зеркальной поверхностью вверх.)

…Вот так, чтоб люстра над стеклом…

Оно приходит к нам негаданно, необоримо, грозово! —

Как Суриков — ворону с поднятым крылом

Увидел на снегу — боярыня Морозова!

А ну-ка, Дягилев, вот эту вот приставочку — долой.

(Отходит, распоряжаясь.)

Пожилой красноармеец Дягилев любовно щупает подзеркальник, который ему приказано отбить.

АНЕЧКА

Моложе я его. Двенадцатью годами.

ДЯГИЛЕВ

Тут, видишь, надо’ть с головой…

АНЕЧКА

И может, к лучшему, что разница такая между нами?

ДЯГИЛЕВ

Она, вишь, на шипах да на клею…

РАДИСТ

Приём, приём.

МАЙКОВ

Черта тут думать? — топором!

Быстро входит Старшина, подчёркнуто приветствует Майкова, за ним — Прокопович. В сугубо гражданской унылой позе он долго потом стоит на заднем плане, как бы не замечаемый Майковым.

Что скажешь, старшина?

СТАРШИНА

Я — насчёт скатерти…

МАЙКОВ

Концертный «Беккер»…

И мрачность готики… и скатерть белая… не стиль!

Без скатерти! Командуй: пятый «Студебекер»

Сюда, на зеркало, перенести!

Старшина козыряет.

ГАЛИНА

С подругой детства, за романами романы осушая,

А в сущности, всё повесть грустную о том,

Что охлажденья не минёт любовь мужская…

ДЯГИЛЕВ

(всё так же робко примеряясь к подзеркальнику)

Сказали — чем, товарищ капитан?

МАЙКОВ

Сказал я: то-по-ром!

Дягилев осторожно постукивает обухом.

АНЕЧКА

…Да?

ГАЛИНА

Да.

Что если это неминучая беда,

Так нет спокойней мужа пожилого,

Уж не изменит он, ни-ни.

МАЙКОВ

(отстраняя Дягилева)

А ну-ка, Бурлов, шибани!

Другой красноармеец плюёт на ладони, берёт топор и в два удара с треском отваливает подзеркальник. Анечка затыкает уши. Из коридора бойцы начинают носить угощения, которые тут же, под руководством Майкова и Старшины, раскладываются, наливаются и насыпаются в вазы, графины, на блюда, на тарелки, ставятся в банках стеклянных и металлических. Несут в изобилии и пустую посуду, фарфоровую, серебряную, хрустальную, цветы. Обширный «стол» до отказа заставляется кушаньями и винами. Солдаты вышколены и чётки до циркового предела. Майков распоряжается театральными жестами.

Интересуюсь, Прокопович,

Вы — офицер или попович?

Что вы пришли?

ПРОКОПОВИЧ

(собираясь уйти)

Простите, мне сказали,

Что будто бы меня вы вызывали.

МАЙКОВ

Не будто бы, а вызывал.

А вы пришли и жмётесь, как мешок.

В чём дело? Света не было. Опять стоял движок?

Небось, искра?

ПРОКОПОВИЧ

(сокрушённо)

Искра…

МАЙКОВ

Не может штаб работать в темноте!

За-пом-ни-те!

Сегодня свет не должен здесь ни на минуту гаснуть!

Вам — ясно?

ПРОКОПОВИЧ

(отаптываясь)

Но в функции мои, коль рассуждать формально…

МАЙКОВ

(трагическим шёпотом)

Как вы сказали? — Рассуждать? Печально.

А тысячёнка в месяц — как? А дополнительный паёк?

--">