Алексей Николаевич Арбузов - Годы странствий

(Смотрит на Галину.) Однако вы здорово изменились. До свиданьичка. (Уходит.)

Лаврухин (улыбаясь, смотрит ему вслед). Боюсь, что до Гусева он уже не дойдет. (Вдали слышен шум электропоезда.) Электричка. Вероятно, Шура едет.

Галина (помолчав). Шура едет, Шура едет. (Неожиданно.) Почему ты дружишь с ним?

Лаврухин. Он очень на меня не похож, мне с ним интересно. И потом, он никогда не старается казаться лучше, чем есть на самом деле. А почему это тебя занимает?

Галина. По старой привычке. Как-никак, я чуть не стала его женой. (Пауза.) Да, пожалуй, мне не следовало сегодня являться, я знала, что он будет здесь, и все-таки приехала. Это не говорит в мою пользу, не так ли?

Лаврухин. Почему? Мне кажется, у вас отличные отношения. Вот только ты зря бросила свой машиностроительный институт.

Галина (усмехнулась). Я хорошая машинистка и стенограф, следовательно, общественно полезная единица. А остальное… К бесу остальное!

Павлик (выходит из дому). Люся идет. (Бежит к калитке.)

Галина (смотрит в сторону улицы). Бедненькая.

В сад входит Люся. Одета она аккуратно, но во все простенькое. Увидев Галину, она останавливается.

Ей неприятно ее присутствие, в ее голосе прорываются сварливые, раздраженные нотки.

Люся. Галина Сергеевна, и вы здесь? Здравствуйте, Михаил Иванович. Вы уж нас простите, Павлик, что мы на поезд опоздали. Шура в кинохронику зашел, там новый выпуск событий в Испании показывают. А он про Испанию ничего не пропускает, смотрит по несколько раз.

Павлик. Сейчас-то он где?

Люся. Зашел в буфет, тут, рядышком, пива выпить.

Галина. Узнаю Шурку. (Берет Павлика под руку и идет с ним в глубь сада.)

Люся. Не понимаю, Михаил Иванович, зачем она его Шуркой называет? Какой он ей Шурка! Что было, то прошло. Вот и ступай своей дорогой.

Лаврухин. Галина Сергеевна наш друг, Люся, и мы все очень любим ее.

Люся. Ох, простите, я, кажется, опять не так сказала. Вы уж не обращайте внимания, если я чего сболтну. Со мной бывает. (Смеется.)

Лаврухин. Темнеет. Идемте на реку Ольгу встречать! (Кричит.) Галина, Павлик, пошли на реку!

Люся. Вы только меня под руку не держите, а то еще Шура подумает что-нибудь. (Уходит.)

По аллее вслед за ними идут Галина и Павлик.

Павлик. У меня, Галина Сергеевна, мама страшная фантазерка. Решила, что я обязательно должен стать выдающимся деятелем медицины, этаким советским Мечниковым, что ли. А талантов у меня к тому решительно никаких. Но и маму, знаете, огорчать не хочется. (Уходят.)

Почти совсем стемнело. На соседней даче играет патефон.

У калитки показывается Ольга, она вытирает полотенцем мокрые еще волосы.

Ольга (поднимаясь на террасу). Миша! (Громко.) Михаил!

Молчание. Ольга, недоумевая, оглядывается по сторонам. В калитку входит Ведерников.

Он идет к террасе, на ступеньках останавливается, увидев Ольгу. Оба смотрят друг на друга.

Вы к Мише?

Ведерников. Да.

Ольга. Он, вероятно, сейчас придет.

Ведерников. Ну что ж, пусть приходит. (Пауза.) Где и когда я вас видел?

Ольга. Вы никогда меня не видели, я сегодня первый день в Москве.

Ведерников. Явились в Москву учиться? Хотите быть врачом?

Ольга. Откуда вы знаете это?

Ведерников. У вас глаза врача, они светятся в темноте. Мы наблюдаем этот феномен только у кошек и докторов.

Ольга. Почему же ваши глаза не светятся?

Ведерников. Я не доктор. Я летчик.

Ольга (с недоверием). Летчик?

Ведерников. Хорошая профессия – летать куда придется. Сегодня – Японское море, а завтра – небеса Испании.

Ольга. Вы были в Испании?

Ведерников (задумчиво). Кажется.

Ольга (сбитая с толку). Я вас не понимаю.

Ведерников. А я и сам не часто себя понимаю, девушка.

Ольга молча смотрит на него. Издали доносятся приближающиеся голоса. Слышно, как Павлик говорит: «А я утверждаю, что портреты Серова – высшая ступень русского национального искусства...»

В сад входят Лаврухин, Галина, Люся и Павлик.

Лаврухин (Ольге). Вот где ты? А мы искать тебя отправились. (Ведерникову.) Хорош, однако. Приехал на дачу и сразу же в буфет.

Ведерников. Я сегодня с утра в анатомичке, а, как известно, ничто так не возбуждает аппетита, как препарирование трупов, об этом даже у Диккенса где-то есть.

Люся. Как не совестно такие ужасы говорить.

Лаврухин --">