Герман Умаралиевич Садулаев - Илли

бомбами за идеальные понятия “национального суверенитета”, “независимости” и прочего.

Я знаю, что мои суждения, всегда выглядящие парадоксальными, вызовут много возражений и, скорее, неприятие, чем осмысление, особенно в среде самих чеченцев (точнее — “новочеченцев”). Меня всегда упрекают в оторванности от национальной среды и в том, что мои тексты — это “экспортный” вариант чеченской литературы. Я такой же чеченский писатель, как Харуки Мураками, живущий в Америке и сочиняющий тексты на английском языке (хотя действие может происходить в Японии и с японцами), — писатель японский.

Действительно, с шестнадцати лет я живу в России, в Санкт-Петербурге. И если годы назад моя “внутренняя эмиграция” была просто жизненным фактом, то сейчас она стала скорее осознанным состоянием. Я не участвую, отстранен от происходящих в Чеченской республике процессов. Но именно эта внешняя отстраненность дает мне внутреннее погружение, как бы снова парадоксально это ни звучало.

Для меня многое в чеченской истории прояснила прочитанная недавно книга замечательного чеченского ученого и писателя Саламу Дауева. С некоторыми его выводами я не могу согласиться, в них я вижу новое издание старой конспирологической теории. И тем не менее от фактов, на которые он указывает, нельзя просто отмахнуться. С учетом этих фактов мои мысли приобретают форму следующей версии происходящего.

Собственно чеченцы веками жили в окружении и с вкраплениями в их среду этнически чужеродных племен, в основном горских. Выходцы из этих племен, интегрировавшихся в чеченское сообщество, когда им было выгодно, называли себя “чеченцами”, а в другие времена использовали более общий термин “вайнах”. “Приспособление” было их стратегией всегда, и в этом смысле не случилось ничего нового. Просто, заняв командные высоты, они сменили идеологию коренного народа на свою.

“Ичкерия” была их первым проектом; после провала приспособления к исламскому экстремизму оставшиеся в живых лидеры бросили одураченных вывеской национальной независимости боевиков и религиозных фанатиков умирать в горах, а сами воплотили в жизнь новый проект: “Кадыровщину”. Это приспособление уже к российскому империализму. Стратегия приспособления означает приспосабливаться к тому, кто оказался сильнее в данном месте и в данных обстоятельствах. У них нет своей идеи, кроме идеи сохранения за собой командных высот.

Повторилась история Шамиля, горца, который проложил дорогу к славе и власти трупами поверивших ему чеченцев, а потом предал чеченский народ, сдавшись российским властям, в обмен на личные почести и обеспеченную жизнь.

Если все это не так, почему в элите кадыровской Чечни так много людей из элиты Чечни дудаевской (включая самого Ахмада Кадырова, провозглашавшего газават с русскими)? В кадыровской гвардии достаточно бывших боевиков, которые не складывали оружия, просто сменили форму. И большинство кадыровцев этнически оказываются не чеченцами, а выходцами из горских племен, “вайнахами”.

Видимо, им проще нарушать поведенческие установки чеченцев; эти установки так и не стали органической частью их психики, будучи просто приняты на время в рамках стратегии “приспособления”, ассимиляции среди чеченского сообщества.

Конечно, это всего лишь версия, с националистическим привкусом деления чеченцев на “истинных” и “не истинных”. Однако и она не лишена некоторых оснований, особенно если иметь в виду не только и не столько кровь, сколько “принятие мифа”, а с ним и жизненной стратегии.

Именно о мифе и идет речь. Погибший в младенчестве этнос чеченцев не успел сформировать своих Вед, своей Илиады, Старшей и Младшей Эдды, Калевалы. Пусть читатель простит меня за то, что я, со своими скромными способностями и познаниями, решил записать нерожденный чеченский миф, чтобы оставить в истории и литературе память о своей земле и своем народе.

Я знаю, что пишу о несуществующем и, возможно, никогда не существовавшем. Хотя поэтическим вдохновением для меня служат образы моей Чечни, встающие перед глазами днем и ночью, как будто я сумасшедший. Той Чечни, которой больше нет.

Возможно, это небесная Чечня, Китеж-град. Поэтому формой текста стали мифы, сказки; во всяком случае, стилизация под таковые.

Простите меня также за свободу обращения с фольклорным материалом, послужившим основой для многих сюжетов. Мое убеждение состоит в том, что --">