Сергей Павлович Трофимов - Простая история

пробирался под порванное пальто, хватал его за нос и щеки. Но Михалыч знал, как обмануть собачий холод. Он прикрыл глаза, вспоминая былые дни. Перед ним замелькали лица детей и покойной супруги. В печи пылал огонь, а на столе посреди закусок и снеди стоял запотевший графинчик с водкой. Маша хлопотала у плиты. Высокая елка упиралась макушкой в потолок, и мишура на лохматых ветках сверкала, словно иней в погожий день.

Он вздрогнул и с испугом вынырнул из сна. Неужели проспал? Вот тетеря…

Свои именные часы Михалыч продал год назад. Потом продал медали и библиотеку Маши. Но денег все равно не хватило, и хозяин дома выгнал его, как паршивого пса. А ведь раньше считались добрыми соседями.

Взглянув на часы солидной дамы, сидевшей рядом с ним на скамье, он вскочил и хромая потрусил к большому, нарядно освещенному дому. Михалыч едва успел добежать до ажурных ворот, когда у обочины остановились три машины. Он с ходу упал на колени перед хмельной компанией молодежи и протянул дрожавшие руки к своему благодетелю.

— Не дай умереть голодной смертью, кормилец, — прохрипел он пересохшим горлом. — Помоги несчастному во имя Христа!

Упитанный отрок в расстегнутой шубе вальяжно осмотрел своих удивленных друзей и вдруг ударом ноги повалил Михалыча на грязный асфальт.

— Много вас таких попрошаек, а я один, — процедил он сквозь зубы.

Его друзья захохотали.

— Ну, круто, брат! Ну, ты его уделал!

— Ах, ты, гад! — зашипел старик, даваясь от слез обиды. — Ты же сам меня попросил…

Кто-то с оттягом пнул его в живот, и он задохнулся от боли. Низкие тучи метнулись к нему и впились в мозг, как осколки фугаса.

— Уберите отсюда этого калеку, — произнес капризный девичий голос. — Не хватало мне, чтобы он тут околел.

Михалыча схватили под мышки и поволокли в сквер. От толчка в спину он перелетел через низкую скамейку и растянулся на снегу.

— Эй, старик, — пролаяла темнота в глазах. — Вот тебе пятерка, и держи язык за зубами. Будешь надоедать, уроем. Понял?

А потом чьи-то маленькие ручки стали растирать ему лицо, и он устало открыл глаза.

— Дедушка, ты не умер? — спросила его девчушка с чумазым и милым личиком. — Ой, как ты меня напугал.

Михалыч с трудом добрался до скамейки и угрюмо начал стряхивать снег со своего пальто.

— Вот твоя денежка, — сочувственно произнес ребенок. — Возьми!

Подражая кому-то из взрослых, она тяжело вздохнула и села рядом со стариком. Заглянув ему в глаза, она погладила его искалеченную руку. Два голубя взлетели ей на колени и тихо заворковали о чем-то на птичьем языке.

— Меня отчим тоже колотил почем зря. Я сначала плакала и обижалась. А потом моя мамочка потерялась, и я стала жить на чердаках вместе с этими птичками. Теперь мы одна стая — летаем, где хотим.

Она вдруг тяжело закашляла, и ее маленькое тело натужно согнулось вперед. Михалыч с ужасом смотрел на тонкие струйки крови, которые потекли изо рта ребенка. Голуби отлетели в сторону, искоса посматривая на старика.

— Доченька моя, что с тобой, милая?

Он прижал к себе ее дрожавшее тельце и пригладил растрепанные волосы. Девочка доверчиво обняла его за шею.

— Я узнала тебя, — шептали ее посиневшие губы. — Мама показывала мне фотографии, и я запомнила твое лицо. Она говорила, что ты ходишь с палочкой.

Шмыгнув носом, малышка посмотрела ему в глаза.

— Иногда мне так страшно и одиноко… Хочется, чтобы кто-то был рядом. А ты чуть не умер, когда я тебя нашла.

Она заплакала, и Михалыч поднял глаза к нависшим серым тучам. Грудь ломило от тоски и боли.

«Господи, — подумал он, — Ты дал мне в руки этот огонек. Но у меня не хватит сил, чтобы защитить его от злых ветров».

Он повел ее к старому угловому дому возле современного комплекса «Арена Рига». Там, на четвертом этаже, жила женщина, которую знали почти все бомжи города. В былые дни она работала главным врачом военного госпиталя, а теперь, покупая на пенсию одежду и медикаменты, помогала тем, кто не мог оплачивать свое лечение в больницах.

— Дедушка, давай я тебе здесь подожду, — сказала малышка, останавливаясь у разбитых стекол парадной двери. — Я немножко порисую, ладно?

Достав из кармана уголек, она подошла к стене, расписанной свастикой и нецензурной бранью. Михалыч кивнул и, постанывая, начал подниматься к знакомой двери. На его звонок из квартиры выглянула молодая женщина.

— Ну, вот! Еще один приперся. Ваша докторша здесь --">