Евгения Ульяничева - ПВТ. Сиаль

— Вот и славно.

Расстались, вполне довольные друг другом.

***

Выпь жил наотмашь, за градой. Особых парень не боялся, выучил, что к крупным станам большие хищники редко подходили, а на мелких рыкнуть погромче — и хорош.

Пока не было его, Дом застоялся, застудился. Прежде в нем жил какой-то странноватый дед, тоже приблудный. Или лекарь, или бивец — а скорее, и то, и другое. Тихий был старче, в светлый лес ходил за огнем, из медь-травы вещицы чудные делал, девкам на радость, детям на забаву. К хворым забредал, смотрел да советовал. За то его в стане подкармливали, не гнали, не обижали. В белую раз исчез, вроде как за огнем ушел, да так и не вернулся. Дом трогать не стали, мало ли что налипло. А в зеленую, как поднялось молоко, вода в Провале, к становью пришатался измученный переходом, полудохлый Выпь…

Парень приласкал ладонью шершавый влажный бок, мысленно повинился. Редким он оказался гостем, плохим хозяином.

Дом вздохнул, открыл проем.

Чудной он был: на вид совсем юный, малый да округлый, а на чуйку старый, словно немало хозяев успел пережить-переждать. Темные живые камни прозывали тровантами, умелые люди-садовники их в Дома выращивали.

Из всей утвари в Доме только клетка для огня прижилась, стол, да подстилка с укрывашкой — два плотных, хорошо выделанных плавника, которые зеленки две тому назад из Провала вытащили, хорошенько под Пологом просушили да отделали. Пастух, выбивая из них скопившуюся пыль, все думал, какому такому особому могли эти шкурки принадлежать. Ведь ходит же кто-то под ними, на самой-самой глубине Сиаль, живет, охотится, ест-спит, линяет вот еще, судя по всему…

Тщательно вычистил Дом изнутри, и тот благодарно затеплился, не избалованный внимательной лаской. Выпь поразмыслил, стоит ли идти в лес за огнем или в стане испросить. Решил, что до темноты запросто успеет, тем паче, что Полог только-только в белое окрасился.

Лес стоял у стана, и был как бы сдвоенным. В око его лик хранил в себе огонь, люди безбоязненно ходили туда ломать тонкие веточки пламени, сажали их в клетки, кто посмелее — в горшки. Резали бороды лесных качелей, после ткали из них, крутили пряжу, справляли одежду, полезную бытовую приблуду. Детей без страха отпускали — поиграть на звонкой стеклянной траве, накопать вкусных мореных червецов, с ножа надоить густое древесное молоко. Но как темнел Полог, начинался лес сомкнутых век — гулкий, страшный, лихой, в котором не было ничего хорошего и куда постоянно тянуло овдо.

Выращивать огонь у Выпь сноровки не было, оттого вместо горшка прихватил с собой легкопрочную шар-клеть. Некоторые ловкачи приспособились резать пламя плоскими ножами, но все знали, что такой огонь долго не живет, да и светит-греет неохотно, вполсилы. Брать пламя можно было только честно, голыми руками, боль меняя на свет.

У того же старосты для этого случая было пятеро услужников, с обожженными, нечувствительными пальцами. Огня для большого и богатого его Дома нужно было ох как много.

Были еще, правда, бегучие огоньки, но те на просторе водились, в траве. Их можно было иначе взять: подманить в домик, из веток сплетенный, на сухой корм приманить.

К перелому красной лес густо зарос травами всех мастей, а деревья сошлись так плотно, что даже худощавый Выпь не везде пройти мог. К началу черной они вообще замыкались в сплошную граду, и до первого снега стояли так, оберегая от любопытных глаз нутро.

Пахло сухо, волнительно. Между стволами висели качели, где-то томился и вздыхал в-тени-толкай. Позванивала, играя на слабом ветру, блестящая стеклянная трава. Деревья стояли недвижно, тяжело разведя ветви со зрелыми, крупными листьями. Огонь Выпь услыхал только после долгого блуждания, ближнее пламя уже срезали расторопные становые, пришлось забраться почти в самое лесное сердце. Пастух забраковал два молодых куста — уж больно хлипкие — и остановился у крепкого деревца.

Постоял, настроился. К боли он был терпелив, привычен, да и огонь каждый раз по-разному кусал. Мог полушутя обстрекать, а мог и до кости цапнуть.

Взялся. Ломал, не жадничая, больше нужного не греб. Пальцы жгло терпимо, в клеть пламя садилось без коварных злых всполохов, управился скоро. Поблагодарил дерево, осторожно взял полную клеть, без лишней поспешки зашагал обратно.