Сергей Вацлавович Малицкий - Очертание тьмы

наполнился мертвыми телами, незнакомец остановился и потянулся словно после сладкого пробуждения. Затем огляделся, отбросил меч, вдохнул полной грудью, захватил ноздрями дурманящий запах смерти и облизал ладони, с которых, как и со всей его одежды и даже с головы, стекала кровь.

«В первый день второго месяца осени в часы начала священного шествия великая беда пришла в Белый Храм Тимпала, в сердце Священного Двора Вседержателя Талэма. Некто, назвавшийся Олсом и указавший на себя как на старшего слугу убийцы, ужас Тэра и мучителя Нэйфа, явился в образе судьи Эгрича в храм и учинил массовое убийство, пощадив троих человек, но лишив жизни – восемьдесят семь».

(Писано в закрытый кодекс во Дворе Вседержателя в 1265 году от восхождения и растворения святого мученика Нэйфа, да пребудет его добрая воля с детьми его и братьями его до скончания этого мира)

Часть первая Вой

Глава 1

Цай

Городишко Граброк, который сверкнул отблесками заката на черепичных крышах вроде бы за ближайшим взгорком, сначала попытался отгородиться от путников вечерним дождем, затем прикрылся еще парой холмов, спрятался в ночной туман, но был обнаружен и, раздосадованный, притворился деревней. Тонущая в темноте улица баловать закутанную в дорожные плащи четверку всадников фонарями и деревянными тротуарами не стала, однако подобием светляка собственное начало отметила. Старший крохотного отряда спрыгнул с лошади, поскользнулся, выругался, повиснув на сбруе, но выправился и, волоча налипшие на сапоги пласты глины, подошел к сторожевой будке, в которой как будто мерцал свет.

– Вот так встреча! – удивленно воскликнул он, смахивая с лица капли дождя. – Дойтен! Смотри-ка! Твой должник Цай жив-здоров.

Тот, кого назвали Дойтеном, подал лошадь вперед, наклонился и, разглядев при свете зыбкого огонька масляной лампы похрапывающую усатую морду, лениво сплюнул:

– Три года уж минуло. Да и что там было монет? И на бутыль одисского не хватит…

– Добрый ты, – равнодушно заметил первый.

– Буду добрым, когда брюхо наполню, – ответил Дойтен, выпрямившись в седле.

– Воняет от него… – пошевелил ноздрями первый. – Что они тут пьют? Я такой дряни и не упомню. И бледный он какой-то. Сдал Цай за три года, сдал… И что за темень? Ни огонька…

– Ты смотри, Клокс! – раздался уже в отдалении голос Дойтена. – Кажись, частокол горожане справили. Боятся, что ли, кого? Точно поперек улицы. Оттого и огней не видно. Вроде свежий. Ворота… Неужто весь город укрепили? Чего ж тогда Цай спит снаружи?

– Спросишь, когда протрезвеет, хотя в прошлый раз тебе с этим не повезло, – пробормотал старший и вдруг замер.

Сквозь шум ветра, торопящегося продуть сырые кусты и деревья, донесся отдаленный вой. На прояснившемся на мгновение небе проявился узкий серп месяца. Лошадь Клокса задрожала и натянула уздцы.

– Ты слышал? – понизил голос старший, посмотрев на вернувшегося из темноты Дойтена.

– Волк или собака, – с тревогой предположил тот, поглаживая шею своей кобылы. – В этакую погоду я б и сам завыл. И завою еще, если не опрокину в глотку кубок вина. Что делать-то? Цая будить? Или в ворота биться?

Клокс задумался на мгновение, словно голос неведомого зверя мог изменить его планы, но затем потянул коня в сторону:

– Нам другие ворота нужны. Демон их раздери, где они? И с этой стороны частокол? Похоже, и будка не на месте? Где трактир?

– Здесь! – раздался из темноты негромкий голос третьего путника. – Стучать?

– Стучать? – взъярился первый. – Сносить, камень мне в глотку. Еще немного, и я промокну до нитки. Не жалей кулаков, Юайс! Да что там? Ногой вдарь! Знал, что трактирщик глух как булыжник, но что и слуги у него только на отбивные годны…

Слуги на первый взгляд не были годны и на отбивные. Во всяком случае, старик, что приоткрыл ворота, высох, не дождавшись смерти. Рука его была столь худой, что вознесенная ею над головой лампа просвечивала сквозь кожу. Однако по мановению этой тонкой руки и кивку лысой головы ворота распахнулись, и вслед за этим неожиданно сухой, укрытый навесом двор наполнился топотом и храпом лошадей. По ступеням застучали башмаки, заскрипели двери, замерцали во мгле лампы, где-то в отдалении, за толстыми стенами, подали голос куры, пахнуло теплом.

– Чтобы лошади и поклажа были в порядке! – погрозил старший немалым кулаком --">