Елизавета Алексеевна Дворецкая - Последний взгляд Марены

Паморока и оставили там жить, лишь доставляли припасы. В избе среди леса ей как-то удалось обуздать мучивших ее духов – а может, помог кто, – и теперь это была знающая волхвита, умевшая изгонять болезни, заклинать нужную для земледельца погоду, договариваться с малыми полевыми, лесными и водяными хозяевами. А главное, способная проводить дух умершего, чтобы обеспечить в нужный срок его возвращение в род новорожденным младенцем. Зимой парни-«волки» делились с ней добычей, летом она собирала редкие травы, которые не всякая хозяйка знает. Осенью ее приглашали оберегать свадьбы от невидимого зла, и она являлась – в волчьей шкуре и с большой лохматой метлой наперевес. Углянка оставалась довольно странной, как почти все волхвы, но теперь, в удалении от жилья, люди не боялись, что ее странности повредят прочим и духи, которых она притягивает к себе, заденут других.

* * *

Когда Путим с двумя дочерьми и племянником Ярко добрались до Хотиловичей, уже начало темнеть.

– Здравствуйте, люди добрые! – весело начал Путим, входя в избу Суровца, старшего сына покойного Хотилы. – Пришли мы к вам не с пустыми руками, а с подарками! Прими, хозяйка, последний каравай – где нам хлеб, там и вам хлеб!

При их появлении все в избе вскочили, младший внук Звенец бросился за родичами, что жили в своих избах.

– Ох, и у вас последний каравай! – запричитала Вербница, Суровцева большуха, по очереди обнимая гостей. – Ох, холодные какие – замерзли небось! Раздевайтесь, к столу давайте, я уж накрываю! Я и сама вчера еще Приберихе говорила – этот хлеб доедим, а с новым по родне пойдем – и у нас ведь в яме пусто!

Явились Путислав и Гостирад Суровичи с женами, жены принесли своих младенцев. Все уселись за стол, маленьких детей посадили на колени, подросшие мальчики и девки встали за спинами отцов. Хотиловичей сейчас насчитывалось двадцать семь голов обоего пола и всякого возраста.

– Где нам хлеб, там и вам хлеб! – приговаривал Суровец, разламывая каравай по числу сидящих за столом. – А где хлеб, там и боги!

Каждому досталось только по маленькому кусочку от принесенного каравая, но даже это веселило: вот как нас много! Стоял оживленный шум, родичи расспрашивали о новостях, делились своими.

Не было за столом только подрастающих сыновей: от двенадцати лет и до женитьбы парни сежанских кривичей, как и многих других племен, проводили зиму «в волках». От Ярилы Осеннего до Ярилы Молодого они жили в лесу охотой и рыбалкой, добывали меха, которые потом, весной и летом, сбывались проезжающим торговым гостям. Кроме этого, обычай на зиму избавлял роды от необходимости содержать молодую и вечно голодную ораву. Где-то в глуши стояли несколько землянок, в которых на лето оставался только один человек – Одинец, наставник «зимних волков», их глава и жрец, и, как говорили, оборотень.

Когда все поели, каждый старательно собрал крошки со стола и все вместе повалили во двор. С ясного неба глядели звезды. Дед Суровец прикрикнул на молодежь, и все угомонились, выстроились кругом и замерли, глядя в небо. Сами предки смотрели вниз глазами звезд. Суровец вышел и встал в самой середине круга: рослый – Заломичи вообще отличались статью и крепостью сложения, – бородатый, с седыми густыми волосами, словно капь в святилище, знаменующий середину и ось вселенной. Подняв руки к небу, он запрокинул голову. Строгое лицо в беловатом свете звезд и молодого месяца казалось особенно величественным, и каждый видел в нем сейчас не отца, деда или дядьку, а самого Велеса – повелителя покойных предков, бога Той Стороны и Навьего мира, подателя урожая и всяческих благ.

Вы, боги родные,

Вы, чуры седые,

А придите к нам! —

заговорил он, и от его голоса в сердце каждого словно запели какие-то тайные струны – те самые, которыми душа человека соединяется с духом божества.

Приди к нам,

Хотислав, сын Гостимила,

Гостимил, сын Суровца,

Суровец, сын Добромысла,

Добромысл, сын Яробуда,

Яробуд, сын Путимера Залома,

И ты, батюшка наш, Залом, сын Зорника,

Пожалуй к нам!

Суровец говорил долго, перечисляя своих предков и прочих умерших родичей или дедов – тех, кого помнят по именам. Живших так давно, что имена их забылись, называют чурами и приглашают всех разом.

Закончив говорить, Суровец бросил крошки освященного хлеба через голову назад:

– Бросаю хлеб назади, --">