Сергей Владимирович Шведов - Пилигримы

Комниных не любили, а потому на все претензии басилевса отвечали пожатием плеч. Оба иерусалимских короля слишком уважали доблестного Венцелина фон Рюстова, чтобы чинить спрос с его беспутного сына. Филиппа так и подмывало спросить, избавился ли его друг от прежних привычек, но он решил отложить обсуждение столь щекотливой темы до лучших времен.

В палатах князя Никлота гостей ждали. Княжеский Детинец хоть и не без труда вместил семь сотен облаченных в доспехи гостей. Для бояр и воевод стол накрыли в той самой палате, где Никлот принимал в Филиппа в день его приезда в город. Приезжие мечники, вперемешку с дружинниками ободритского князя, пировали во дворе, благо солнечная погода как нельзя более способствовала веселому застолью. К микельборским боярам Лузарш уже присмотрелся, а пришлых ругов ему представил Базиль Гаст.

– Те, что помоложе и с бритыми подбородками, воеводы Воист и Боримир. Белобородый старец – волхв Гомол, один из ближников кудесника Богумила.

Филиппу пришло на ум, что он, пожалуй, поторопился обвинять князя Никлота и ободритских старейшин в праздности. Времени они, похоже, не теряли и сумели собрать под свое крыло изрядную силу. Лузарш уже сумел оценить опытным глазом снаряжение пришлых людей и их воинские ухватки.

– Руги – первые мореходы в здешних краях, – подсказал ему негромко Глеб Гаст. – А остров Рюге или Руян весьма надежное убежище. Хлеб они почти не сеют, скота разводят мало.

– А чем живут? – удивился Филипп.

– Торговлей и разбоем, – усмехнулся Глеб. – Или, как они говорят, – милостью Перуна. Меч руги всегда почитали выше плуга.

Лузарш подобному образу жизни ругов не удивился. В сущности, франки занимались тем же самым в Святой Земле. Хлеб не сеяли, скот не разводили, а добывали пропитание и кров с помощью оружия, уповая при этом, правда, на Христа, а не на Перуна. И если среди воинов христовых находился человек не чуждый ремеслам, то ничего кроме презрения от власть имущих он не получал.

– У каждого племени свои обычаи, – примирительно заметил Базиль. – А тебе, Глеб, следовало бы запомнить одну из самых главных заповедей твоей веры – не судите да не судимы будете.

Младший брат недовольно фыркнул на отповедь старшего, а Филипп засмеялся. Базиль Гаст даже в молодые годы слыл образованным человеком. Священное писание он читал и по-латыни и по-гречески, неизбежно ставя в тупик отцов церкви, вздумавших тягаться с ним в богословии. А потому будучи до мозга костей язычником, он умудрялся сохранять хорошие отношения с ближниками патриарха Иерусалимского Эда Шатрского, которые выхлопотали и ему, и Франческе отпущение грехов за прелюбодеяние.

– Как она умерла? – спросил Базиль негромко.

– Темная история, – так же тихо отозвался Филипп. – В Иерусалиме заговорили о чуме, но эпидемия так и не разразилась. А ребенок выжил…

– О сыне Драган мне ничего не писал, – нахмурился Гаст.

– Скорее всего, не знал, – попробовал оправдать гордого барона Лузарш. – Сен-Валье взял ребенка к себе. Дал ему свое имя и состояние. А ведун Ратмир, как ты знаешь, человек не бедный. Я видел Аршамбо год назад. Ему уже исполнилось пятнадцать лет, и он грезил о рыцарских подвигах. Благородная Сесилия Триполийская обещала воспитаннику Бернара место оруженосца при своем сыне.

Князь Никлот заговорил о городе Любеке, чем, кажется, вызвал недоумение среди своих бояр. Филиппу и Базилю пришлось прекратить беседу и обратиться в слух. Ибо за столом, похоже, наконец-то перешли от бесконечных здравниц в честь гостей и хозяев к серьезному разговору. Причем настолько серьезному, что у боярина Томислава, человека немолодого и тучного, едва не случился удар. Он так бы и сидел с открытым ртом до конца пира, если бы заботливый воевода Боримир не похлопал его по спине. Томислав обрел второе дыхание, а вместе с ним и дар речи:

– Помилуй, князь, это же война!

– Поход алеманов состоится в любом случае, – мрачно изрек Никлот. – Или у тебя есть способ его предотвратить, боярин? Тогда просвети нас темных. Может, ты собрался договориться с папским легатом?

– Не следовало прогонять епископа Дитмара с его земель, – недовольно буркнул Томислав.

– Гевельберг – славянский город, – грохнул по столу кулаком Никлот. – Таковым и останется во веки веков.

– А Любек, выходит, город алеманский? – не удержался от ехидного замечания боярин. – Давно ли его Любечем звали --">