Макс Фрай - Обжора-хохотун. История, рассказанная сэром Мелифаро

— Гость? Хорошо бы! Давно уже у нас никого не было. Я имею в виду, никого такого.

— Никого, кто рассказывает истории, — кивает Франк. — Это непорядок.

— Я думала, Макс человек сто в гости позовет, — вздыхает Триша. — Или даже больше. Будут ходить и ходить, один за другим, пока твои пригласительные открытки не закончатся. А потом Макс попросит еще стопку, и ты, конечно, дашь. А ему, получается, никто не нужен?

— Нужен, не нужен — это он пусть сам разбирается. Я знаю одно: чтобы звать гостей, надо самому сидеть дома. А этот трюк удается Максу гораздо хуже прочих.

— Какой трюк?

— Подразумевается, что наш друг не слишком преуспел в искусстве домоседства, — высокопарно говорит Франк. — Чего смеешься? Для него подолгу оставаться на одном месте — нелегкая задача. Впрочем, Макс делает некоторые успехи. По крайней мере, раз в несколько дней более-менее вовремя является к ужину. В его случае это примерно так же непросто, как для тебя — спать на потолочной балке.

— Ну, я вообще-то могу там спать, — напоминает Триша.

— Конечно можешь. Но не делаешь. Потому что в кровати гораздо удобнее. Вот и ему…

— Гораздо удобнее не возвращаться домой к ужину? Надо же, — вздыхает Триша.

— И подружка у него такая же непоседа, — поразмыслив, добавляет Франк. — Очень удачно получилось.

— Меламори как раз не настоящая непоседа. Говорит, будь ее воля, первую дюжину лет путешествовала бы исключительно из нашего сада за мороженым и обратно. Но ты же сам видел, какой у нее начальник. Сказал — погуляла, и хватит. Ночуй где хочешь, да хоть на границе между светом и тенью, а на службу являться изволь.

— Да, с таким, пожалуй, не забалуешь, — соглашается Франк. — Ни в чужом пространстве, ни в ином времени не спрячешься, а уж за чертой, отделяющей сбывшееся от несбывшегося, и подавно не отсидишься. Да и где она теперь, эта черта. Если дальше так пойдет, сбудемся окончательно и бесповоротно. Ты как на это смотришь?

Триша не очень любит такие разговоры. Но на прямой вопрос надо отвечать.

— Я и так уже сбылась, давным-давно. Вот она я — теплая, твердая, с утра пирог ела и чай пила, а потом посуду помыла, — тебе мало? И теперь стою тут в сбывшихся сапогах, со сбывшимся зонтиком, сама сбывшаяся от пяток до макушки, с тобой разговариваю, вместо того чтобы идти гулять, как собиралась… Интересно, а дождь не закончился, пока я обувалась?

— Какое там, — улыбается Франк.

Он прав. Пестрый дождь — это обычно надолго. Скорее всего, до ночи, а может быть, и до завтрашнего утра. Зато зонт, похоже, доволен.

— Смотри, — говорит ему Триша, — ты только смотри!

И прибавляет шагу, благо улица идет под уклон. Мимо лавки тетушки Уши Йоши, мимо дома неизвестного трубача — никто из соседей никогда его не видел, зато часто слышно, как он играет, — мимо витрины портного Леонида, где стеклянные манекены приветливо машут прозрачными руками всякому прохожему, мимо Птичьей кондитерской — сорок сортов прекрасных крошек от пирожных и кексов! — мимо фонарной мастерской и художественной галереи, где сейчас красуются расписные мячи из холста, их создатель, лысый мужчина с мальчишеским лицом и большими сильными руками, перед открытием выставки каждый день завтракал в «Кофейной гуще», а теперь куда-то пропал. А вот здесь можно свернуть направо, в переулок, где только сады за невысокими оградами, и перейти на бег, тогда в осколках зеркал отразятся не цветы и не листья, а густой зеленый ветер, им должно понравиться, думает Триша, мне бы точно понравилось, если бы я была зеркалом, или зеркальным зонтом, или просто человеком, бегущим с раскрытым зеркальным зонтом в руках… эй, но я сейчас и есть такой человек! Окончательно и бесповоротно сбывшийся человек, что бы там ни говорил Франк. Везет же мне!

Триша смеется от полноты чувств и, добежав до конца переулка, замедляет шаг. По этой людной улице надо идти не спеша и смотреть по сторонам, чтобы все увидеть, ничего не упустить. Женщина с лицом, сшитым из зеленой парчи, развешивает на бельевой веревке чьи-то старые, явно доставшиеся ей по случаю воспоминания, и правильно делает, всякая хорошая хозяйка знает, что под дождем они истончаются до прозрачности и становятся впору новому владельцу. Веселый старик в пижаме, расшитой звездами и полумесяцами, грызет кукурузный початок, укрывшись под навесом на веранде несуразного пестрого, словно бы из детских кубиков построенного дома. Уличный --">