Марина Сергеевна Комарова - Калинка-малинка для Кощея

– Ничего, – честно ответила я, считая собравшихся.

Человек под пятнадцать наберется, не меньше. Вот и сходила, постирала. Явились к чудеснице, опять какая неприятность приключилась. Вздохнув, я направилась к дому, кивком дав Забаве знак идти за мной. Разберемся, не в первый раз. Правда, жалко, что спокойно не пообедать, ведь шум же подняли – матушка дорогая. И вон топчется полозовчанский староста, Микула Радянинович – значит, и впрямь нечто важное. А еще, по-моему, кто-то плачет. Страшно, навзрыд так. Вот это уже совсем нехорошо.

– Да я и говорю – унес окаянный! – донесся мужской бас. – Сам видел!

– Да, было-было! – пискляво добавил старческий голос, принадлежавший дальней родственнице старосты. – И…

– А-а-а-а… Мой бедный-несчастный! Как бы-ы-ыть! – снова донесся плач.

– Ну-ка, тихо! – рявкнула я, и собравшийся люд вмиг притих.

Кажется, даже никто не заметил, как мы с Забавой приблизились. Потому что смотрели так, словно увидели восставших с погоста нежеланных родственников.

Я оценила ситуацию. Так, положение такое: в центре стоит рыдающая Елька с растрепанной косой, а ее по возможности пытаются утешить все сразу, но ни у кого толком не выходит.

– Ой, Калинушка, горе-то какое, – запричитала все та же родственница старосты, – страшное приключилося. Такое вышло, такое вышло…

– Не тараторь, – хмуро прервал ее Микула Радянинович.

Родственница (кстати, как ее зовут?) мигом захлопнула рот и кинулась к Ельке. Та старательно утирала слезы и тяжко вздыхала. Так, судя по ней, не так все и плохо. Следовательно, вызывать дружину из Къева-града не будем. Уже легче.

Я протолкалась сквозь людей, используя корзину аки орудие расчищения пути, что, кстати, очень помогло, и остановилась возле Ельки.

– Так, слезы отставить! Быстро рассказывай, что произошло.

За спиной послышалось ворчание:

– Вот же выражается. А еще девица.

– Так дочь же богатыря, – возразили тут же.

Угу. Его самого, дочь Радомира Славного, одного из ближайших соратников князя къевского.

Поэтому и наследственность, так сказать, обязывает. И вообще…

– Свидетели произошедшего были? – громко спросила я, а потом прищурилась и внимательно поглядела на старосту. Тот покачал головой.

– Да какие свидетели?! – возмутилась родственница. – Елька рыдает, чудесница где-то бродит, беда идет, а…

– А ну-ка тихо! – подала голос Забава, и худосочная востроносая родственница старосты тут же умолкла.

Подруга подошла к ней и угрожающе нависла, как Богатырь-Утес над рыбацким домиком у берегов Туманной реки.

– Неясно, что ль? – миролюбиво поинтересовалась Забава, невинно взвешивая корзину с бельем в одной руке, словно примеривалась стукнуть не в меру болтливую тетку. – Чудесница только с Елиной поговорить хочет. Остальным тут не место.

Я с трудом сдержала усмешку. У Забавы тоже силушки не занимать, предки-то были выдающихся способностей. Староста только укоризненно посмотрел на меня. Я чуть пожала плечами, но отступаться не собиралась. Когда толпа стоит за спиной, до истины не доберешься. Когда пойму, в чем дело, – сама расскажу. А пока пусть лучше не мешают.

– Оставим их, – мрачно сказал Микула Радянинович.

Люди неохотно начали расходиться. Родственница и вовсе сверкнула темными глазищами, отчаянно расстроенная, что лишили возможности послушать, а потом растрепать сплетни по всем Полозовичам.

Но через достаточно короткое время мое подворье опустело.

Забава зорко смотрела вслед ушедшим, чтобы никому не пришло в голову задержаться вроде как случайно и чего подслушать. Все же хоть я и живу здесь с рождения, о том, как чудеса творю, никто почти не знает. Жаждут узнать, но не могут. На то и сила чудесная, втайне должна быть от чужих глаз. На результат посмотреть – это пожалуйста, а вот на процесс – запрещено.

Я подхватила шмыгавшую носом Ельку под локоть и повела в дом.

Дверь открылась сама, пропуская нас в прохладные сени. Тут же окутало запахом дерева, целебных трав и ягод. Тихонько скрипнули половицы под ногами, приветствуя меня нечеловеческим голосом:

– Здравствуй, хозяюшка милая. С возвращением.

Я прошла в горницу, поманила за собой Ельку. Та уже почти успокоилась, правда, из светлых глаз так и не ушли страх и беспокойство.

– Садись за стол, – велела я. – И рассказывай.