Макар Ютин - Оборона дурацкого замка. Том 5

Особенно его впечатлил недавний момент, когда, после атаки на Провал с кучей демонов-паразитов, раненый в живот придурок получил "самый свежий и эффективный эликсир выздоровления, не сомневайтесь, Чжэнь сянь-шен". Созданный с помощью звездного тигеля под девятеричным магическим квадратом Ло шу, эликсир считался настоящим произведением искусства. Говорили, что мастера-алхимика во время изобретения рецепта посетила тень Величественного образца власти (Хунь Фань).

Сам Гвардеец считал, что неведомого криворукого недоучку с самомнением выше Пиков клятого Форта, посетил банальный понос. Или извержение газов, но отнюдь не в благородном и возвышенном смысле. Потому что единственное, в чем мерзкое варево столичного тупицы превосходило другие видимые им варианты — скорость заживления.

Ксин никогда не видел, как человек одновременно хрипит, кричит и завывает одновременно. Пострадавшая от холодного ветра гортань нарастила слишком много плоти, забила дыхательные пути, чтобы потом напороться на осколок зуба, получить кровавую рану, залить кровью всю носоглотку, а затем исцелить все вместе с зубом.

Одновременно с этим закрывалась рана на животе. Часть кишков все еще оставалась снаружи, когда широкий разрез окончательно затянулся. А потом живот резко вспучился, когда несчастный организм, в шоке от предоставленных зельем резервов и возможностей, попытался продублировать функции оставшегося снаружи куска плоти.

На этом фоне выдавливаемые из глазницы остатки глаза, травмирующие новый орган и запускающие череду постоянно выталкиваемых глазных яблок почти не впечатляли. Не тогда, когда пациент хрипел и задыхался от лишней плоти, одновременно пытаясь вытошнить избытки крови и скуля от все более и более надувающегося желудка.

К сожалению, тогда поднятый демонами труп очередной бездарности, оборвал мучения так взбесившего Чжэня идиота, поэтому гвардеец не смог узнать, от чего конкретно бы умер его "товарищ" в результате "спасательной операции". То, что с родни неудачника можно содрать деньги за использованный эликсир утешало, но не слишком.

Ксин отвлекся от череды образов прошлой волны, моргнул от редкого солнечного проблеска в небе, а затем хмуро проводил взглядом ленивые кольца дыма над казармой. Он поджал губы, но не стал заходить внутрь и поторапливать нерадивых смердов, навязанных ему не то дядей, не то ленивой свиньей-комендантом, не то всем их паноптикумом сразу. Судя по состоянию его подопечных, а также доносящимся до него звукам, у этого усталого воина еще была пара-тройка кэ, чтобы побыть наедине со своей меланхолией и пронизывающим ветром.

Обычно мысль о том, что его заставляет ждать какая-то чернь, приводила аристократа в неописуемую ярость, которая предшествовала рукоприкладству. И далеко не каждый новобранец ее переживал. Но сейчас Чжэнь лао сянь-шен был даже рад небольшой отсрочке. В этот день ему меньше всего хотелось видеть людей.

Годовщина катастрофы Тонхак Нонмин.

Впрочем, не только она. Скорее даже — совсем не она. Личная трагедия нескольких людей вряд ли известна больше, чем один из национальных праздников их державы. Первый день наступающей зимы, начало седьмого месяца. Он знаменовал собой открытие праздничной недели Надун и людские гуляния в честь манны небесной — урожая Тиангере.

Раньше, до службы в Гвардии, Ксин всегда радовался этому дню, сейчас — предпочитал забиться в какой-нибудь угол и огрызаться диким зверем на лезущих к нему доброхотов. Жаль, это не подобает ни его высокому званию, ни семейной репутации. Поэтому он просто игнорировал все раздражители с вызывающим уважение упорством или отстранялся от них со столь же искусно наведенным равнодушием. Учитель по этикету и манерам мог пустить слезу гордости и умиления.

Жаль, ни дядя, ни Фенг, ни Ба Мяо его учителями не являлись, поэтому без зазрения совести дергали и доводили его в этот день. Как, впрочем, и в любой другой. Не давали замкнуться в себе и прорасти мхом. Не просто так, конечно. Фенг рассчитывал на свою поддержку и разделял его вкус к бессмысленным, но смешным интригам, Ба Мяо все еще с трудом отделяла свою детскую влюбленность от уз дружбы, поэтому была то навязчивой, то отстраненной, а дядя… Дядя и есть.