Павел Шлапаков - Этот дом – мой!

вокруг него были виноваты, и только он всегда был прав. Утром возился со скотом, а как я приходил со школы, снова усаживался на диван. На просьбы помочь сделать что-то, отвечал, что он меня родил не для того, чтобы я сидел у него на шее, и в этом роде. Поэтому основная работа легла на меня… Можно ещё воды?

Андрей молча встал, зачерпнул воды и подал Роме. Тот выпил половину, отставил стакан в сторону и продолжил:

– В общем, я хочу сказать, что всё началось после того ужасного вечера. Да, ещё до него папа выпивал и ругался с мамой, но именно тот скандал стал началом наших бед. Стали происходить странные вещи. Ещё в дни отсутствия папы в подполье что-то начало скрести. Наша кошка тогда совсем спятила: то целыми днями сидела перед спуском и смотрела на дверцу – сколько я её ни звал, она даже головы в мою сторону не поворачивала, – то начинала носиться по дому как ошалевшая и шипеть на всех. Думал, что внизу мыши или крысы завелись. Один раз я спустился, чтобы набрать картошки и заметил, что одна из морковин надкусана; были видны чёткие следы маленьких человеческих зубов. Я тогда очень удивился и немного испугался. Конечно, это мог быть Данилка, но в это мало верилось. Не стал рассказывать об этом маме. Потом, после того, как папа начал ежедневно выпивать, кошка вовсе сбежала. Данилка плакал по ней, хорошая она была, пока папа не заставил его заткнуться. В одну ночь, когда я чем-то отравился и каждый час бегал в туалет, возвращался в дом, а по кухне раздаётся топот маленьких ножек. Я бегом туда, а там никого, только вся кошачья еда в миске съедена. Честно, в те секунды я чуть не наложил в штаны, пришлось возвращаться в туалет. Так тогда и не уснул. За ней ушла собака. Она начала разрываться, постоянно лаяла на дом. Папу это очень бесило. В одну ночь попыталась убежать. Под воротами есть небольшой проём, куда она пролезла и попыталась убежать, но цепь зацепилась за гвоздь, и она задохнулась. Я вообще не понимал, почему так получилось, если она каждый день сидела в таком положении. Что могло заставить её с таким рвением пытаться сбежать, что умудрилась удушить саму себя?

Примерно через неделю случилась ещё одна странность: у папы пропала целая упаковка пива. Когда он проснулся, начал кричать: «Где она?! Куда вы её спрятали?!». Она оказалась в подполье – весь алкоголь был слит в яму, где мы обычно храним свёклу. Возле кучи пустых банок лежало штук пять наполовину съеденных морковок. Снова маленькими зубами. Папа тогда подумал на Даню, и, сколько тот не отговаривался, жёстко, до крови, выпорол его прутом. Крик стоял на весь дом. Я… Я не верил, что это сделал Данилка. У него бы просто сил не хватило поднять эту упаковку. И если бы потащил по полу, то скрип разбудил бы папу.

Каждый день был похож на предыдущий: папа сидит и огрызается на каждого, я с мамой делаю всю тяжёлую работу, Данилка играл сам с собой. Точнее, с кем-то. У нас в печи, возле топки, есть такое место, куда мы сбрасываем грязную одежду, это как бы пещера. Это стало любимым местом Дани. Он там постоянно находился и разговаривал сам с собой. Я пошёл как-то, значит, к нему, спрашиваю, с кем это он там разговаривает, и снова этот топот. Смотрю – какая-то тень шмыг и в дыру для котов. Спрашиваю Данилку, с кем он разговаривал. Он ответил, что с Никодимом. Спрашиваю, кто это, на что Данил ответил, что его новый друг. Я подумал, что он привёл в дом какого-нибудь бродячего кота, поэтому не стал об этом беспокоиться.

Банки по одной продолжали пропадать. Папа думал, что мама их незаметно выпивает, и каждый раз давал сильную пощёчину.

Где-то под конец июля я, мама и Даня решили съездить в город: мама закупаться продуктами, я выбирал одежду к школе, а Данилку просто было страшно оставлять одного с папой. Ночью, перед поездкой, мне приснился странный сон. Точно я не помню, но связываю его с дальнейшим происшествием. Стою я перед подпольем. Снизу разносится льющийся звук и хруст с чавканьем. Дышать тяжело, боюсь пошевелиться, но любопытство побеждает. Аккуратно поднимаю дверцу, а внизу возле ямы сидит какой-то коротышка. Берёт по банке из упаковки и выливает в углубление. Ест морковь и половину выкидывает за пустыми банками. Я в испуге вздохнул, не громко, но он меня услышал. Острое ухо дёрнулось, и он замер. Отбросил банку и стал оборачиваться. Я знал, что нужно бежать, звать кого-то, но не мог пошевелиться. Глаза впились в карлика. Я хотел увидеть его лицо. Он почти повернул голову, показался его кошачий глаз, до --">