Марика Ми - Выдумщики

бормотала себе под нос.

Ада чувствовала, как ледяная рука сжимает ее сердце. Так случалось каждый раз, когда они шли к брату. Невыносимо было видеть трясущуюся мать, ее воспаленный, полубезумный взгляд, нервные резкие движения, но это была цена, которую Аде приходилось платить за посещение, а она и так не видела Марка целую вечность.

В последний раз, когда они приезжали, ему стало лучше. Врачи даже говорили, что, если тенденция продолжится, можно будет забрать брата домой. Вдруг сегодня им скажут: все, забирайте?

От этой мысли в груди потеплело. Ада боялась даже думать о том, что, может быть, сегодня они вернутся домой с Марком. Он попал в больницу так давно, что Адель почти не помнила его в Городе: на улицах, в школе, дома.

Наконец они прошли на территорию больницы. Ада обернулась к матери. Ее лицо казалось еще бледнее, чем обычно. Возможно, из-за розового цвета, в который выкрасили ограду больницы. Те, кто не знал, что за ней, думали – детский садик или школа: все было яркое, радостное. Впрочем, Аде это нравилось: лучше, чем грязно-желтые дома из страшных фильмов.

Из окошка выглянул охранник. Адель не удержалась и махнула ему рукой – парню было не больше двадцати. Мать недовольно посмотрела на нее.

– Ты можешь хоть иногда вести себя прилично? – Ее брови поползли вверх, а на лбу сложились маленькие складочки. – А что это такое? – Она указала на голубую прядь. – А сережки? Сколько их у тебя в ушах? Ты же не папуас. И в таком виде идешь к брату!

Ада хмуро глянула на отражение в стекле. На нее исподлобья смотрела невысокая девушка в красном берете. Из-под него выбивались темно-русые пряди и одна ярко-голубая – под цвет глаз, заплетенная в косичку. Ада, стараясь, чтобы не заметила мать, украдкой улыбнулась отражению. Пусть не переживает, уж кто-кто, а Марк оценит.

Мать прерывисто вздохнула и, не дожидаясь дочери, пошла вперед, к четвертому отделению, где лежал брат.

Ада несколько секунд смотрела в удаляющуюся спину, затем мотнула головой и поспешила. Сейчас ее хорошее настроение было не убить.

Снег скрипел под ногами и ничем не выдавал весны, наступившей уже несколько дней назад. Ада смотрела на сугробы по бокам и думала о том, отпустят ли их с Марком пойти погулять. Конечно, это было строго-настрого запрещено. Больные выходили только группой и только под присмотром медсестры, но Марка уже давно все знали в лицо, и несколько раз им с Адой разрешали пройтись самим.

– Ты можешь не отвлекаться? – прошипела мать. Столько лет они ходили сюда, а она как будто была впервые. Руки нервно теребили пуговицы пальто, а взгляд метался от пола к стенам, на потолок, снова на пол.

У входа в отделение они столкнулись с незнакомой врачихой.

– Девочки, вы ложиться? – весело спросила она, придерживая дверь. Адель почти видела, как перекосилось лицо матери, хотя смотрела на женщину.

– Нет, – деревянным голосом сказала мать. – Мы к Марку…

– А! – перебила ее врач. – Да, хороший мальчик. Проходите.

Мать схватила Аду за руку и потащила внутрь, не удостоив женщину взглядом. Ногти впились в ладонь, но мать, казалось, не замечала этого и сжимала руку Ады все сильнее.

Они влетели на второй этаж, и только тогда пальцы разжались. Ада потерла красные полумесяцы, оставшиеся от ногтей, но ничего не сказала. «Вы к нам ложиться?» Соседка пани Марта говорила, что не бывает пустых слов, только знаки. По телу пробежал озноб. Да нет, глупости это. Ада заправила выбившийся голубой локон за ухо и постучала.

Их тут же впустили. Уже давно никто не спрашивал, кто они и к кому пришли. Пять лет – большой срок, за это время их запомнили все. В комнате отдыха никого не было, хотя обычно большинство кресел занимали посетители. Ада села в продавленное кресло у окна, мать расположилась на жестком стуле у двери. Медсестра, милая смешливая девушка, улыбнулась и вышла позвать Марка. Щелкнул замок на двери, раз, другой.

Ада знала: таковы правила, но от этого ритуала ей каждый раз становилось немного не по себе, тут же включалось воображение и нашептывало, что если они сделают что-то не так, то навсегда останутся в комнате отдыха, больше похожей на кабинет для допросов, даже не столько обстановкой, сколько атмосферой. Хотя давно не крашенные стены с облупившейся кое-где штукатуркой не добавляли уюта.

Со стороны палат раздались какие-то крики и неясное бормотание. Адель напряглась. Ей почему-то всегда казалось, что это кто-то мучает брата. Глупости, она знала, --">