Маркус Кас - Белый волчонок

— Что? — верховная резко бледнеет и шарахается от меня, враз потеряв спокойствие и хватаясь за сердце.

Что я сказал то? Ох, как бы ее припадок не хватил. Я бросаюсь к ней, придерживая. Оглядываюсь в поисках помощи. Надо позвать кого-нибудь, пока не обвинили в убийстве жрицы.

— Что ты видел? — тихо спрашивает она посиневшими губами, до боли вцепляясь ногтями в мою руку.

— Слушайте, может позвать кого-нибудь? Вам плохо?

— Что ты видел, Белаторский? — женщина делает глубокий вдох, немного успокаиваясь, но хватку не ослабляет.

— Его сила отличалась от других. Сумрачная, тяжелая. Я сначала не придал этому значения, я же не знал, как должно быть. И Мафдет не похожа на богиню радуги. Да, у других сила была, ну, светлой. Не знаю, как объяснить. Вы же сами знаете. И зверушки все, пугающие конечно, но не такие мрачные уж точно.

На бабулю жалко смотреть. Женщина, растеряв всю выдержку, хлопает глазами с открытым ртом, как маленький ребенок. Я хмурюсь, снова не понимая, что происходит. Как-то это начинает надоедать.

— Да в чем дело то? — приходится ее осторожно встряхнуть.

— Игорь, — вдруг нежно обращается она по имени. — Никто не может видеть силу других, а уж тем более воплощение бога рода в том, что ты называешь зверушками.

— Но… Чего? В смысле? — да они же тут все сверкают лампочками. — Но вы же видели. Ну, когда я тренировался.

— Я не видела, я чувствовала. Один из даров Маат своим жрицам — лучше всех чувствовать силу, когда это необходимо.

— Ерунда какая-то, — не верю я. — Но…

Я судорожно вспоминаю все проявления силы, какие видел. И реакцию окружающих. И не могу вспомнить ничего такого, чтобы однозначно сказать, что кто-то еще мог видеть.

— Большинство одаренных могут чувствовать призыв силы, но не всегда, — она продолжает говорить очень тихо и мне приходится вслушиваться, отвлекаясь от мыслей. — Это своего рода интуиция, и ее требуется развивать отдельно. Это долго и сложно.

— А неодаренные? Обычные люди могут чувствовать?

— Нет, Игорь. Только те, в чьей крови есть дар богов.

Хм, значит Никола тот еще фрукт. Простым его не назовешь, но мужик еще и с сюрпризом. Неужели бастард? В загулах аристократов на стороне я не сомневаюсь. Да чтоб вас всех, снова вопросов стало больше, чем ответов.

Верховная жрица тем временем берет себя в руки и отпускает мою руку. Глубокая задумчивость на ее лице мне не очень нравится.

— Это твой личный дар, Игорь, — глаза ее оживают и блестят. — И, видят боги, лучше тебе о нем никому не говорить.

Рядом с нами воздух начинает мерцать. Появляется призрачный белоснежный волк, его голубые глаза смотрят внимательно сначала на меня, потом на жрицу. И, судя по ее застывшему лицу, она тоже его видит.

В паре метров над его головой возникает перо, легкое и пушистое. Оно опускается, медленно кружась в воздухе. Падает прямо на нос волку и тот клацает пастью, поглощая его. И все исчезает.

Верховная переводит взгляд на меня и улыбается, расслабляя плечи.

— Да будет так, — торжественно произносит она. — Тебе дано имя, Белый Волчонок.

Жрица поднимает голову вверх, смотрит на свою богиню, продолжая улыбаться.

— И видят боги, оно тебе подходит. А теперь, Белаторский, пора уходить. Ритуал не окончен и жрицам предстоит еще много работы.

Я было открываю рот, чтобы возразить, но она останавливает меня, поднимая руку:

— Не сейчас. Я расскажу тебе все, что будет позволено. Пойдем, Белый Волчонок. И не забудь — никому ни слова. С таким даром, боюсь, тебя ждет еще немало проблем. Но мы поговорим об этом позже, время есть.

Чувствую, что сил спорить у меня нет. Все пережитое за последние пару дней наваливается на плечи неподъемным грузом. К демонам новые загадки и проблемы, я сейчас просто вырублюсь.

К моему удивлению, верховная сама отвозит меня. Чтобы лично поговорить с семьей. А те, почти в полном составе, встречают у дома.

Особняк сияет всеми окнами, никто, похоже не спит в поздний час. Или ранний? Я уже не соображаю и почти не вижу ничего. Отмахиваюсь от всех встревоженных лиц и иду прямиком в спальню. Пусть теперь бабуля отдувается, рассказывая о том, что случилось.

Я только и могу, что скинуть с себя то, что язык не повернется назвать одеждой. Но на душ у меня выдержки не хватит, боюсь я там усну и утону. Будет обидно погибнуть вот так, после этой ночи.