Федор Федорович Метлицкий - Белая лебедь. Рассказ

был в детстве, когда жил внушениями классиков литературы, и в деревне у бабушки зимой с восторженным риском летел по нескончаемому льду замерзшей речки вниз, не встречая преграды. Стала его второй натурой неизбежность приспосабливаться перед несокрушимой, как природа, силой. Это человеческое свойство. Организм растет сам собой. Понуждать его расти – вредно. Бунт – это когда пересиливает внутреннее неудобство, нестерпимая боль. Протест – болезненная крайность для нормального живого существа, если это не религиозное внушение принести себя в жертву. И надо еще преодолеть полосу защитной немощи, живущей в каждом. Это – узел проблемы человека, которого разбирают на части философы и литераторы, видя его крайние стороны. Приспособление к обстоятельствам, или смерть. Нет героев – есть люди, припертые к стенке и доведенные до отчаяния, готовые умереть. Умеющий спастись от преждевременной смерти – вот главный герой всякой эпохи… Хотя это, конечно, дает безграничные возможности для своеволия властей.

В человеке скрыто столько чудес, и мистики, и дерьма! Но главное – он весь запрограммирован природой на творчество, на все новые и новые создания, а не на разрушение. На сотворение земледелия, счета, великих поэм древности, Библии. Изобретение алфавита, колеса, топора (не боевого!), керамической и стеклянной посуды, лодки, ткацкого и печатного станка, не говоря уже о зубных протезах и пасте, линзах для очков, мыле, пуговицах, лапше быстрого приготовления и пр. А также изобретение электричества и радио, автомобиля, аэроплана, компьютера и интернета, роботов, астрономического вычислителя, телескопа, космических спутников и станций…

Лопухов с отвращением избегал перечислять невероятное количество изобретенных средств убийства людей и человечества в целом.

5

Все-таки его мучила совесть, неизвестно, в связи с чем и от чего.

Он часто встречался с другом детства Петровым, с которым вместе пришли в министерство, а потом он ушел на общественную работу. Они часто спорили о будущем мироустройстве, когда пройдет черная полоса постоянного мирового кризиса и душевного надрыва людей. Тот не скрывал своих мыслей, высказывался прямо, что думает, иногда при посторонних, приходивших послушать. Но пока никто не настучал, людям было все равно, протесты стали никому не нужны.

– Система по своей природе упорно делает шаги к своей гибели, – опасно усмехался Петров. – Управленцы, не очень соображая, что делать, в страхе и истерике ведут корабль к пропасти. Народ, тоже в страхе и истерике, оживающий только от удачных захватов земель, уже подготовлен к последней битве. Он еще очнется, когда жрать будет нечего, или после атомной войны окажется в аду.

– Надо же защищаться, – жалко возражал Лопухов.

– Против кого? Кто нападает? Цивилизация второй половины века уже далеко ушла от свирепой резни викингов. Сейчас уже встали во весь рост другие, глобальные задачи. А наша власть живет в средневековье.

Тот подбил его выйти на бесполезный протест, вместе с соратниками, в которых еще тлели остатки иллюзий. На улице что-то в нем отпустило – увидел вокруг людей с хорошими лицами, настоящих друзей. Сколько вокруг, оказывается, чудесных людей! Откуда они берутся – или прячутся?

Шли рядом, плечом к плечу, дружески улыбаясь. Почему-то никому не приходило в голову, что будет как раньше – повяжут, изобьют или посадят, ибо переживали лишь настоящий момент восторга.

И вдруг Лопухов ощутил свободу, счастье. Все зажимы разжались, он чертовски осмелел. Воскресли все гуманистические порывы, героическое чувство справедливости, совесть и нравственность, которые он переживал, читая тексты классиков и диссидентов. Впервые он распрямился, чувствовал себя героем, способным смело бросить в глаза начальству все, что он о нем думает. Тем более броситься на врага, как юные романтики в великой справедливой войне. Это была законная свобода, и казалась безопасной.

Рядом с ним суетился юный Гаврош, в кепке, прикрывавшей ершистую шапку волос. В нем бушевала природная свобода, он что-то кричал.

Навстречу попался дежурный отряд полицейских. В Матюнине растерянно метнулись гены предков – он всегда знал, что героя низвергают, привязывают к скале, где его печень клюет вóрон, расстреливают или прячут на каторге. И он, схватив вырывающегося Гавроша, опрометью ринулся в подворотню.

Но никто их не преследовал. Полицейские только --">