Анна Урусова - Мира, крылатая кошка

лучится любовью. Иногда я наблюдала за снами малышки или смеялась вместе с ней над забавными теневыми зайцами, рождающимися из по-особому сложенных рук женщины. Когда девочка болела – я мурчала ей, пока мать уходила на кухню за порцией чая с малиновым вареньем.

Сегодня угол дома пульсировал нездоровым жёлто-зелёным призрачным светом. И это было очень, очень плохо.

Я влетела в дом через кухонное окно и замерла, оценивая обстановку. Женщина лежала на полу, неощутимая и практически бесплотная. Под её телом разливалась мерзкая желтоватая жижа – одно из бесформенных порождений Города. Мы не даём им имён и никак не классифицируем – эти твари намного слабее нас и никогда не переживают встреч с крылатыми котами. Вот только иногда мы приходим слишком поздно.

Это порождение было очень глупым. Или очень наглым. Вместо того, чтобы улепётывать со всех ног, оно выпустило щупальце, быстро-быстро поползшее к ножке стула, на котором, съёжившись, сидела девочка.

Я убила бы его в любом случае – это прямая обязанность Стража. Но сделала бы это быстро, не затягивая мучения твари. Но ненависть захлестнула меня от кончика хвоста до усов, и я медленно, с наслаждением, располосовала порождение на множество маленьких кусочков. А потом сожгла их, с мстительной радостью слушая, как тварь вопит от боли.

Когда я закончила, девочка уже не плакала. Поджав ноги, она сидела на стуле, обхватив себя тонкими руками, и смотрела в стену. В кухне сильно пахло горелым – на плите грелась сковородка, от содержимого которой уже валил дым. Дело принимало дурной оборот: я могла спасти девочку от отвратительной твари, но была бессильна против обычной газовой плиты. Если малышка не очнётся, и не выключит газ – быть ещё большей беде.

Я попыталась подойти поближе к девочке, но не смогла пробиться сквозь окружающий ещё кокон холодного отчаянья. Тогда я попыталась намурчать мелодию колыбельной, которую пела ей мать – тщетно. Ничто – ни горе, ни боль, ни любовь – не могло пройти сквозь этот ужасный холод.

Дыма стало больше. Я нервно хлестнула хвостом по полу. И, внезапно, поняла.

– Шейт! Ше-е-ейт! – Я звала отчаянно, вкладывая в этот крик саму свою сущность. И он пришёл: великолепный, янтарный, огромный – вдвое больше меня.

– Зачем ты звала меня, Мира?

– Я хочу отдать крылья.

Одна из наших легенд гласит, что крылатый кот может отдать крылья одному из земных собратьев, заняв при этом его место. Чтобы это сделать, достаточно лишь быть уверенным в своём решении и сообщить о нём Хранителю. Уверенности у меня было достаточно. Судя по тому, как загадочно блеснули янтарные глаза Шейта, Хранитель у меня тоже был.

– Ты ведь понимаешь, что никогда не вернёшься? Отдав крылья, ты навеки станешь смертной. И после смерти пойдёшь по тем неведомым дорогам, о которых ничего не известно даже Хранителям.

– Да. Я решила. – О чём тут можно раздумывать, если запах гари всё сильнее, а девочка и не думает выходить из прострации?

– Хорошо. Я помогу тебе, но не совсем так, как ты просишь. Прощай, Мира. Твои крылья получит действительно хороший кот. – Шершавый язык Хранителя ласково прошёлся по моему лбу. Неужели ему жаль расставаться со мной?

Обдумать эту мысль я не успела. Мгновение, и я чувствую себя ослепшей и оглохшей. Я больше не ощущаю леденящего холода от девочки – только прохладу плитки, которой выложен пол. Не слышу музыку Города – только шкворчание сковородки и собственное дыхание. А ещё я чувствую своё тело, и оно огромно. Намного больше, чем тело любого бескрылого кота.

Я медленно открываю глаза и подношу руку к лицу: никакой шерсти, пять длинных пальцев, аккуратно подпиленные розовые ногти. Шейт вселил меня в тело погибшей женщины. Я дотягиваюсь до плиты, поворачиваю все регуляторы в начальное положение и падаю обратно. Мне нужно ещё несколько минут, чтобы осознать собственное положение, а потом я встану и стану лучшей мамой для этой маленькой девочки. И всё у неё будет хорошо.

--">