Георгий Смирнов - Суккуб

стоить это будет недешево.» Самуэль сел на кушетке, потянулся и с удивлением обнаружил, что он в костюме. «Надо же так надраться, уснуть, в чем пришел! Аккуратнее надо пить, аккуратнее!» Его «Роллексы» на руке показывали три ночи. «А не промочить ли нам чем-нибудь горло?» — отсутствие последствий его вчерашних излияний приятно удивляли и настраивали на игривый лад. Он поднялся, и его ноги по щиколотку утонули в теплом ворсистом ковре. Довольно зажмурившись, Самуэль пересек комнату и вышел в коридор. Сделав пару шагов в сторону кухни он остановился так резко, будто налетел на невидимую стену. По телу побежали мурашки, ноги обмякли и потяжелели. Комнатная дверь за его спиной закрылась с неожиданно резким хлопком. Он вздрогнул и коснулся дрожащей рукой лба. Из-за поворота коридора, оттуда, где находилась его, ЕГО кухня, лился неровный, дрожащий свет. Похожие причудливые тени на стенах дает огонек одинокой свечи. Которую он точно не зажигал. А это значит, что там, на кухне, КТО-ТО БЫЛ!

Самуэль попытался взять себя в руки, и, не обращая внимания на неприятный шум в ушах, на отзвук глухих, тяжелых ударов его дрожащего от нервного напряжения сердца мучительно вспоминал, а не привел ли он с собой кого-нибудь? Мало ли чего не взбредет в пьяную голову? Каких только «товарищей» себе не найдешь, но пригласить в дом… Такого за ним никогда не водилось. Пошарив рукой около темной стены, он нащупал какую-то гладкую рукоять, и, покрепче ухватив неизвестный предмет, выставив его перед собой, резким движением выскочил за угол на кухню, нырнул, как в омут, с головой.

Огонек зажженной свечи больно резанул его по глазам. Самуэль зажмурился, неожиданно испытав незнакомое ему доселе чувство собственной беззащитности. В следующие мгновения зрение его восстановилось, и он увидел… На столе, покрытом белой накрахмаленной скатертью, стоял старинный подсвечник о семи свечах, горела из которых, однако, только одна. Как он попал на кухню из кладовки, где валялся до этого в куче рухляди, доставшейся от предков? Какой он оказывается красивый… Надо же, раньше он не замечал этого… Тонкие ажурные ветви литой бронзы, мерцающие в свете колышущегося огонька пламени глубокими черными отсветами изящно возносили вверх темные широкие чаши в форме дисков с конусообразным углублением под свечу в центре каждого. В ровном, но слабом свете пламени почти угадывались по едва уловимым бликам два стоящих на столе бокала и бутылка вина, чье содержимое играло темно-рубиновыми, переходящими в черноту бликами. Стул его был услужливо отодвинут подобно приглашению. А напротив него, через стол, укрытая тьмой, сгустившейся под огненным язычком, тщетно сжигающим силы в бесплодной борьбе с ночным мраком, сидела Она.

Рука Самуэля, сжимающая зонт, опустилась. Его охватило ощущение нереальности происходящего. Ночь, остановившиеся часы, старинный подсвечник из кладовки на обеденном столе и женщина, незнакомая, чужая. Откуда это странное наваждение? Что это? Сон? Явь? Все поплыло у Самуэля перед глазами, и ему пришлось ухватиться за спинку стула, чтобы не упасть. Незнакомка не пошевелилась. Самуэль с усилием поднял глаза и посмотрел на ночную гостью. Она казалась созданной игрой теней, ее образ едва выступал из мрака, очерченный лишь неуловимыми свечными бликами, ни единого признака движения, ни шороха, однако он ощущал какой-то внутренний гул, рокот, нарастающий с каждым мгновением, беззвучно оглушающий пронзительный рокот. Что-то надвигалось на него, огромное, страшное, подавляющее. Ему захотелось убежать отсюда прочь, вон из квартиры, в ночь, в дождь, бежать, пока не оставят силы, бежать, а потом упасть, обхватив голову руками, скомкаться, забиться в самую незаметную дыру, в щель, закрыть глаза и только бормотать пересохшими губами: «Господи, спаси! Господи…»

Самуэль тряхнул головой, поставил зонт к стене и уселся на отставленный стул. Гул в голове начал постепенно стихать, но по телу иногда еще пробегал нервный озноб.

— Доброй вам ночи, леди, кто бы вы ни были! — голос Самуэля слегка дрожал, но пережитое волнение уже отпускало его, сменяясь свойственным ему прагматизмом. Он протянул руку к бокалу, взял его и пригубил. Вино оказалось пряным, тягучим, но восхитительным. Самуэль осушил бокал полностью, поставил его на стол. Мягкое тепло побежало вверх по его позвоночнику, шее и растеклось по затылку. Сразу же вернулась сонливость пополам с легкой --">