Наталья Скоробогатова - Перекрёсток

игры поперёк горла уже.

— Хорошо. — Дем щёлкнул пальцами, и мы оказались на моей кухне.

Я тихо выматерилась, встала, подошла к холодильнику, в котором второй день — если я правильно считаю — должна стоять кастрюля с окрошкой. Она была на месте. Достав, я водрузила её на стол, сняла с неё крышку, вынула из ящика кухонного стола ложку и принялась есть как была — стоя и из кастрюли. В конце концов, это мой дом, моя еда, и я что хочу и как хочу, так и делаю. Кому не нравится — могут быть свободны!

— Почему не нравится? Очень даже нравится, — произнёс Дем, открыл навесной шкаф, достал из него банку растворимого кофе, опять щёлкнул пальцами, и перед ним на столе появилась чашка с кипятком. Моя любимая! Он щедро сыпанул в неё прямо из банки, перемешал всё пальцем и отпил, состроив максимально блаженное выражение лица. — Божественно!

— Ладно. — Я села, отодвинула кастрюлю и посмотрела на него. — Рассказывай.

— Что ж, — он встал, и мы снова оказались «в белизне». — Твоя жизнь остановилась здесь…

На экране передо мной появилась картинка того, как я лечу под колёса машины. Той самой. И я вздрогнула. Шутки шутками, но что значит «жизнь остановилась»? Я что, реально умерла?

— Нет, ты не умерла. — Кажется, я уже привыкла не задавать вопросы вслух, но получать на них ответы. — Это точка, которая меняет всё. Но есть два варианта, и мы не можем выбрать, по которому тебе пойти — мы с Тарой.

— Тарой? — Я непонимающе посмотрела на Дема.

— Ты её Танькой называешь.

— Как представилась, так и называю, — огрызнулась я. — Ну, так и что? Из чего выбирать?

И Дем хлопнул в ладоши.

* * *

Больничная палата. Две кровати, на одной из которых лежит женщина, очень похожая на меня. Левые нога и рука в гипсе, голова в бинтах, на щеке ссадина, которая точно быстро не заживёт. И бутылка с водой на тумбочке, до которой не дотянуться. И я-на-экране шевелюсь, пытаясь придвинуться ближе, но не выходит. И покричать не получается, потому что в горле сухо, как в Каракумах.

Знаете, смех смехом, а вот так смотреть на себя со стороны очень страшно, и я только что это поняла.

— Что это? — Я повернулась туда, где стоял Дем, но его не было. Оглянулась. Пусто.

А на экране продолжалось действие, и словно несколько часов прошло. Я увидела, что зашёл врач, не Игорь Юрьевич, другой, странный такой, с молоточком в нагрудном кармане халата и улыбкой во весь рот. Он что-то сказал, но я не поняла, что — здесь не было звука, только картинка. От этого стало ещё страшнее. Одно дело, когда я не только вижу, но и могу определить, действительно ли так среагировала бы в данной ситуации, здесь же оставалось только смотреть.

Врач поводил молоточком перед моим — пусть будет так, всё-таки там я — лицом, продолжая говорить. Я кивнула, что-то сказала в ответ. Он рассмеялся… Не помню, когда последний раз мужчина смеялся над моими словами. Глупо. Как же глупо.

Изображение ускорилось, и вот уже я сидела на больничной кровати, а рядом стояла инвалидная коляска. Поначалу вздрогнула, но поняла, что это не по причине моей инвалидности, просто гипс ещё не сняли, а из-за руки я не могу пользоваться костылями. В палату вошли Игорь Юрьевич, тот врач и девушка в костюме медсестры. Они помогли мне перебраться в коляску, и второй врач вывез меня из здания больницы.

И снова перемотка. Я сидела на диване в своей квартире, а тот второй врач… Странно так его называть не в больнице, но как? В голове всплыло «Володя», — и я согласилась: пусть будет Володей. Он что-то делал на кухне. Я видела лишь его силуэт, отражающийся в дверце книжного шкафа. На Володе — а неплохо звучит! — был простой домашний костюм и розовый фартук в голубой цветочек. Откуда у меня такой? Я в жизни никогда фартуками не пользовалась.

Ещё кадры вперёд, и мы с Володей стояли на главной аллее городского парка. Он держал меня за руку и что-то говорил, я улыбалась, а потом кивнула и внезапно взлетела, подхваченная его руками. Так в детстве меня кружил отец, и я смеялась. Здесь тоже смеялась, кажется, от счастья.

Я привыкла не слышать, только видеть, раздражало лишь то, что не могла угадать, какое время проходит с перемоткой. И уже не было страшно, только непонятно.

За окнами оказалось темно, а я — оказалась одна в квартире. Видела, что беспокоюсь, хожу по комнатам, словно жду чего-то. Или кого-то. Взгляд на часы показал третий час ночи, когда входная дверь открылась, и ввалился Володя. И мне --">