Евгений Константинович Панин - Серебряные башни

подошел к стене и нажал на одну из резных виньеток, украшавших панели кабинета. Панель мягко отошла в сторону, открыв бронированную дверь со сложным цифровым замком. Шифр я знал. Открыв небольшую дверцу, я приложил ладонь к окошку распознавания. Аппаратура, контролирующая архив была автономной и, слава богу, работала. Луч сканера пробежал по моей руке и, через несколько секунд, удовлетворенно прогудев, подал сигнал о том, что все в порядке. Я облегченно вздохнул, меня совсем не прельщала перспектива испытывать на себе защитные системы архива. Набрав еще один код, я шагнул в открывшиеся двери. Войдя внутрь, сразу заблокировал дверь и почувствовал себя свободнее, кто бы там ни был, пробиться внутрь ему будет не просто. Отложив в сторону клинок, который по-прежнему сжимал в руках, я стал прикидывать, что делать дальше. Архив был комнатой приличных размеров оборудованной терминалом массой стеллажей и хранилищем для вещей, которые дядя предпочитал держать вдали от посторонних глаз. Терминал я отбросил сразу, мне не верилось, что все происшедшее было связано с современной жизнью, ответ таился где-то в дядином прошлом и, потому я выбрал, как говорил дядя, семейные хроники. Как ни странно это звучит, но с этой частью архива я был знаком меньше всего. Дядя никогда не скрывал от меня своих деловых операций и отношений с партнерами или противниками, но все что касалось родословной и того, что было с этим связано, находилось под запретом до моего вступления в законные права. Дядя никогда не говорил со мной на эту тему после того, как лет десять тому, после заданного мной вопроса, ответил, что я узнаю все, в свое время, и назвал точную дату, когда это случится. Я грустно усмехнулся, срок был выдержан абсолютно точно, только вот обстоятельства были очень уж неординарные. Пройдя мимо терминала, я направился в глубь архива к шкафу, где хранились документы родословной и завещание моих родителей. То, что все это хранится здесь, я знал давно, но искушения заглянуть, сюда никогда не испытывал. Сказывалось воспитание дяди и то огромное доверие, которое я к нему испытывал. Раз он считал, что мне не нужно знать это до определенного времени, значит, на то были веские причины. Шкаф был закрыт, но ключ висел рядом. Я не понимал для чего закрывать шкаф, оставляя рядом ключ, но дядя считал, что в этом есть какой-то смысл. Я взял ключ вставил его в отверстие и, повернув, потянул дверцу на себя, она легко открылась. Заглянув внутрь, я остолбенел. Шкаф был пуст. Несколько секунд я тупо смотрел на пустые полки, а потом, словно не веря своим глазам, сунул руку внутрь и ощупал пустые полки. Ничего не изменилось, шкаф был по-прежнему девственно пуст. Хотя неделю назад дядя открывал его при мне, и я видел, что полки были заставлены папками. Подумав, я повернулся и подошел к терминалу. Сделал запрос и просмотрел данные появившиеся на экране. Последняя запись говорила о том, что дядя заходил в архив сегодня утром, причем он был не один. Дверь архива при этом довольно долго оставалась открытой. Я понял, что дядя готовился к сегодняшнему дню и вынес папки из архива. О том, что кто-то мог заставить его это сделать, я подумал мимолетом, и тут же отбросил эту мысль. Я слишком хорошо знал дядю, заставить его сделать что-либо против его воли не мог никто. Значит папки или в кабинете в его столе, либо в домашней часовне, где должен был состояться обряд моего посвящения. Делать в архиве было больше нечего, и я пошел к выходу. Уже подходя к двери, я вспомнил еще одну вещь и, развернувшись, подошел к пеналу, который стоял рядом со шкафом семейных хроник. Он тоже был заперт, но, как и в первом случае, ключ висел рядом. Открыл пенал, и убедился, что он тоже был пуст, как я и предполагал. Да, значит, дядя действительно готовился к обряду посвящения. В этом пенале хранился семейный меч, которым дядя страшно дорожил. За всю свою жизнь я видел его едва ли раз пять, а держал в руках только дважды. Один раз, когда я задал ему тот вопрос о своей семье, он привел меня сюда и дал мне его в руки, и второй раз, когда мне исполнилось двадцать один год, и я проходил первое посвящение. Я закрыл пенал и пошел к выходу. Выйдя из архива, я заблокировал дверь и пошел к дядиному столу. Что-то неприятно скребнуло меня в душе. Я прислушался и понял, что чувство наблюдения, отставшее от меня в архиве, появилось вновь. Черт, что за дела здесь творятся. Я остановился и попытался определить, откуда ведется наблюдение. Внутреннее --">