Xxcoy - Послушание змеи

окрашенным в тона чудовищной скуки. Проклятый молот оттягивал руку и фанатичное бормотание моего товарища на другой стороне коридора не делало его легче. Я спрашивал себя, стану ли когда-нибудь, заросший бородой и с тупым взглядом, бормочущий молитвы, внушать ужас неофитам, если пробуду тут достаточно долго. Это казалось некой формой помешательства, которое в свое время охватило всех и заставляло зычно лопотать некую бессмыслицу, когда долгое время бываешь занят одним и тем же. Но, возможно, это был лишь вид самогипноза, чтобы отогнать беспощадную скуку дня без событий в одном из коридов, таком как этот, бормоча как бы в трансе. В любом случае я был еще не готов подвергнуть себя той же участи и испускал время от времени парочку глубоких вздохов из самосострадания.

Хорошо, что я не сторожил ворота. Была зима и больше недели стояли непрекращающиеся морозы. Земля стала твердой как камень, деревья и кусты застыли как хрупкие, затянутые белым скульптуры. И все-таки я ненавидел сторожевую службу. Мало было чего, что казалось скучным, разве что еще мои занятия в чтении и письме. Я никогда не посещал школу и изучение затейливых письменных знаков давалось тяжело.

Я чуть было не заснул стоя, когда чужак почти беззвучно вынырнул возле меня и нагнал такого страху, что молот едва не выпал из моей руки. Я еще мучительно боролся за самообладание, ведь правильной реакцией в случае внезапного нападения было использовать молот, а не швырять его перед собой, когда он уже проскользнул мимо и направился в сторону кабинета.

Собственный голос показался чужим, когда я окликнул его: „Стойте, господин! Что  Вам угодно?“ Моя неуверенность была очевидна, а мой товарищ загородил чужаку дорогу и всем своим отрешенным видом давал знать, что применит свой молот, будь в этом нужда.

Мне сразу стукнуло в голову, что „страх неофитов“ владел инструментом намного лучше меня и что я дал прекрасный повод выставить себя для насмешки. Возможно, не было ничего уж такого неправильного в длительном бормотании. Чужак остановился, и можно было видеть легкую усмешку, мелькнувшую на лежащем в тени лице.

– Я пришел поговорить с Первосвященником Маркусом. Он ожидает меня.

– У меня не было указаний пропускать кого-либо. – мой голос звучал несколько тверже. – Кто разрешил Вам войти в личные апартаменты Старшего?

– Он сам себе это позволил, неофит, – раздавшийся за спиной тихий голос заставил меня содрогнуться. Первосвященник открыл дверь своего кабинета и стоял прямо позади меня. Тайком оглядевшись, я искал угол, куда мог бы заползти, но всеми силами удержал самообладание и низко поклонился своему Господину, которого еще ни разу не видал так близко.

Про Маркуса говорили, что он мог заглядывать людям в души и я наделся, что он в данный момент не заинтересовался моей.

– Делайте дальше свою работу.Нет никакого повода для беспокойства.  – сказал он нам. Потом повернулся и предложил чужаку войти. Замок двери тяжело защелкнулся за ними и коридор снова погрузился в тишину.

Мой товарищ, казалось, не нашел во всем этом ничего примечательного, он вернулся без проволочек на свое место, чтобы снова мурлыкать себе в бороду, но у меня все еще тряслись колени. Как неофит я не имел права разговаривать с кем-то из Мастеров, не говоря уже о том, чтобы выполнять их приказы, и вот теперь внимание самого Первосвященника задержалось непосредственно на мне. Я поймал себя на том, что мысленно посылаю беззвучную молитву Строителю, дабы никто из них обоих не воспринял плохо мое слегка преувеличенное служение долгу.

В коридоре стало очень тихо, ведь охранник напротив погрузился в глубокое раздумье и даже прекратил бормотать. Я стоял возле самой двери и рассеянно таращился на муху, которая из-за мороза залетела в дом и теперь с презирающим смерть упрямством билась об оконное стекло напротив, без осознания того, что кажущееся не есть действительность. Это была внушащая беспокойство картина. Я не из тех кто подслушивает, но чем больше я пытался, не концентрировать себя на обрывках голосов, что доносились из-зи двери позади меня, тем больше навострялись уши.

– У него были те же самые раны.

–Вы уверены? Мы не можем допустить ошибки. – это был голос Первосвященника, который внушал каждому, кто его слышал, чувство благочестивого

--">